— Можешь съесть и мою порцию, — вместо этого предложила я.

— Правда? — В полном восторге он снова склонился над столом и в момент сгреб и лимонный торт.

Я, как завороженная, наблюдала за ним.

Чары отвращения. В качестве мужчины он, конечно, в расчет не шел. Но как объект исследования был настоящей находкой. Крафт-Эбинг[55]без сомнения диагностировал бы психосексуальные нарушения, вызванные травматическими повреждениями Рональдова эго в детском периоде, отягченные длительным принудительным воздержанием на фоне перманентного подавления влечения с благоприобретенным слабоумием.

— А ты еще и поешь, когда играешь на своем инструменте? — возобновила я наше общение, после того как он забетонировал в себя и кусок лимонного торта.

— При игре на блок-флейте петь невозможно, — сообщил Рональд.

Ну что ж, в этом есть своя голая правда.

Итак, блок-флейта.

Хотя блок-флейта еще не самое худшее. Разве щедро одаренный Георг Филипп Телеманн, знаменитый ритмической четкостью своих произведений, не сочинял помимо оркестровых опусов, опер и церковной музыки также пьесы для блок-флейты?

Блок-флейта.

Я сконцентрировала свой взгляд на лечебных чулках бабульки за соседним столиком, чтобы ни один мускул не дрогнул на моем лице.

— И какую музыку ты предпочитаешь, классическую или современную?

Рональд вытащил нечто, что я поначалу не заметила и что все это время, похоже, болталось на спинке его стула, а именно: бордовую сумку.

Из нее он извлек нотную тетрадь. «Классические произведения Синатры» — гордо красовалось на обложке. Старые зонги Фрэнка Синатры, переложенные для блок-флейты?

— Извини, я на минутку, — прохрипела я и поспешила в дамскую комнату.

Раньше здесь еще сидели живые служительницы, сейчас все было пусто, так что я смогла высмеяться без помех. О боже!

Разумеется, я видела всю подноготную этой дешевой балаганной комедии. На самом деле, в случае с Рональдом речь шла о классическом импотенте-женоненавистнике, который в лицемерной невинности вываливал неудовлетворенность на свои жертвы. Он на свой лад провоцировал женщин на язвительность и, достигнув цели, находил оправдание своей несостоятельности в их порочности. Я живо представила себе, как Алекс при первой встрече расхохоталась ему в лицо.

Без сомнения, именно в его доме я найду голые фотки и дурацкие дневниковые записи! Надо только попасть в его дом и — и вуаля[56]— преступление раскрыто!

Вернувшись, я застала Рональда за воспроизводством большой пирамиды Гизы из кусочков сахара. Как раз в этот момент он пытался вылепить модель сфинкса с помощью своей слюны из моей роскошной розы на длинном стебле.

Я подсела к нему.

— Рональд, я нахожу тебя суперсимпатичным. Пойдем к тебе!

Он чуть не подавился слюной.

— Ко мне? — Его глаза чуть не вылезли из орбит. — И что мы там будем делать?

Лишать его девственности?

Я только собралась заверить его, что с удовольствием послушаю его собственную новую версию «Нью- Йорк, Нью-Йорк», которую он сыграет мне на флейте, как из-за соседнего столика решительно поднялась дремавшая там бабуля.

— Рональд, идем! — скомандовала она.

— Сейчас, мамочка! — Рональд поднялся.

— Как? Что? — Я совершенно обалдела.

— Юная дама, — голос старушенции протрубил, как сирена в тумане, — я ни в коем случае не считаю вас достойной быть женой моего Рональда. Вы вульгарны, язвительны и дурно воспитаны.

Дурно воспитана? Я? А как, простите, насчет застольных манер вашего отпрыска?

— Моему Рональду подойдет только благовоспитанная девушка, которая сможет стать и примерной матерью. Вы на эту роль не годитесь. Рональд, идем!

Уход со сцены матери и сына.

Еще несколько мгновений я сидела с открытым ртом.

Пока официантка не принесла мне счет.

— 45 евро 90? За что?!

— Два горячих шоколада, кусок сырного торта, кусок лимонного и бутылка «Хайдзик».

Так что вот. Пришлось мне расплачиваться за талант с прямым пробором и его страдающую от жажды мать.

ЗИГГИ

«Уважаемая фрау, мои комплименты, Вы выбрали привлекательный стиль в Вашем объявлении.

Позвольте отбить два такта о себе: моя жизнь протекает большей частью в Тоскане, где рядом с моим маленьким виноградником я предаюсь живописи. В Штутгарте я появляюсь только ради вернисажей и, надеюсь, ради скорой встречи с Вами.

Позвоните мне, и отдадимся совместному наслаждению дурманом чувств».

Наконец-то хоть один сподобился приложить свое изображение, хоть в собственном художественном исполнении! Два серых глазных яблока плавают в зеленой кляксе, покоящейся на двух мускулистых ушных раковинах. Если парень и впрямь так выглядит, его место в кунсткамере. А поскольку зеленая клякса не давала и намека на существование конечностей, я задалась вопросом: чем же парень живописал себя — ушами?

Был вечер субботы. Где-то около восьми. Как раз давали «Спорим, что…». Мои попугайчики уже спали, лишь тропическая рыба снова расплющила свою морду об аквариумное стекло. Если и дальше так пойдет, то она грозит мутировать в какую-нибудь тупорылую.

Я мысленно приложила карикатурное приключение сегодняшнего дня. Рональд определенно не мог быть шантажистом — этого ему никогда не позволили бы ни его мамочка, ни ее лечебные чулки.

Передо мной лежало письмо следующего претендента. Его звали Зигги. Я невольно потянулась к телефону.

— Да нет, это никуда не годится! — ответил мне высокий гнусавый голос, еще до того как я заявила о себе, не говоря уж о том, чтобы изложить свои притязания.

— Не хочу, конечно, мешать, но ты ответил на мое объявление…

— Объявление? Какое, к черту, объявление?!

Я закатила глаза. Понятно, уж эти мне художественные натуры! Но с другой стороны… разве художники не те самые вампиры, которые кормятся реальными страданиями других, чтобы творить возвышенные произведения искусства? Идеальный кандидат на шантаж! Так что я справилась со своим порывом просто положить трубку.

— «Нежная женщина-мечта ищет сильного медведя», — процитировала я саму себя.

— Хах[57]! Чей-то такое припоминаю, — осчастливил меня невидимый собеседник. — «Не красавица, но единственная в своем роде»? Это мне нравится. Да, нравится. Эти вылизанные красотки уже, можно сказать, набили оскомину на яйцах.