Для меня было бы большим удовольствием услышать Ваш голос по телефону».

Ранним утром в субботу, проглотив мюсли, я принялась за дело. Поразмыслив, как лучше начать — по алфавиту или какой другой системе, — я в конце концов просто сунула руку в пакет и достала первое попавшееся письмо.

Рональд. Своей фотки он не приложил, зато в изобилии были представлены снимки мостов, которые, надо полагать, он строил. От Верхней Баварии до Южной Швеции, как я выяснила по наклейкам на обороте.

Стиль показался мне несколько выспренним для тридцатитрехлетнего мужчины, но речь здесь шла не о моих предпочтениях, а о торжестве справедливости и правого дела.

Так что я ему позвонила и спонтанно договорилась о встрече на сегодняшний обеденный перерыв.

Кафе «Кёнигсбау» на Шлоссплатц — вполне респектабельное заведение.

Надо вскарабкаться по крутой лестнице на второй этаж, пробиться через толпу бабушек к застекленному фасаду, а потом — если повезет — наслаждаться прекрасным видом на площадь и фланирующих там горожан.

Кухня здесь изысканна, обстановка солидна, наслаждение в известной степени запрограммировано. И никаких знакомых! Местные не посещают это кафе — так что я могла быть уверена, что меня никто не опознает и не донесет Урсу.

Я влетела в кафе около двух. Здесь было битком набито, наблюдались даже несколько мужчин. Большинство в сопровождении дам, лишь трое, тут и там разбросанные по залу, сидели в одиночестве за столиками на двоих.

Я прошествовала мимо всех троих с красной розой в руке — нашим не слишком оригинальным опознавательным знаком.

Двое из господ показались мне куда старше тридцати трех, а третий, невзрачный, без розы, в вязаной безрукавке по моде семидесятых прошлого века, скользнул по мне отсутствующим взглядом и уставился в свою чашку с кофе. За его столиком сидела одна из бесчисленных бабуль, которые облюбовали это заведение еще со дня его основания.

Рядом с ними оставался незанятый столик. За него я и упала. Стул выдержал. Слава в Вышних за маленькие радости.

Я заказала горячий шоколад и предалась размышлениям.

Мои друзья знают, что я с удовольствием изображаю крутую. Моей самоуверенностью можно было бы без труда заполнить всю стеклотару кока-колы Германии на целый год вперед, но это вовсе не значит, что во мне не проявляются типичные женские страхи. И прежде всего, перед первой встречей с потенциальным партнером. Не то чтобы я собиралась изменить Урсу — просто здесь дело принципа. Глубоко во мне ютилось абсурдное желание, чтобы все мужчины от восемнадцати до восьмидесяти восьми чахли по мне. Хотя не все — а только те, кто по внешнему виду отвечал стандарту Джорджа Клуни…

Правда, не стану оспаривать, что я не принадлежу к стандартному идеалу красоты Федеративной Республики Германии. Шевелюра у меня чересчур буйная и по всем признакам собственноручной окраски, мои пристрастия в моде скорее напоминают вкус клоуна- дальтоника, размер одежды 52/54 (56/60 по российским меркам), а вес в два центнера мало кто может и хочет выдержать.

И все-таки я считала себя обворожительной, на старинный лад, как Венера Виллендорфа, чувственная роскошная женщина, полная пыла и тонкого ума.

Но сможет ли оценить это «строитель мостов тридцати трех лет, толерантный и эстетически одаренный»?

А действительно ли для меня важно, чтобы этот тип увидел меня такой?

Я заказала еще один горячий шоколад. Дымящаяся бурда подоспела как раз в тот момент, когда невзрачный, лишенный розы обладатель вязаного жилета подошел к моему столику.

— Привет, я Рональд. — Он протянул мне до того висевшую вяленой рыбой руку. Отдаленно этот субъект напоминал молодого Фернанделя.

— А где твоя роза? — прошипела я. Карие глаза недоверчиво глянули на меня:

— Я подумал, будет достаточно, если ты придешь с розой.

— А чего же ты тогда дал мне продефилировать мимо твоего стола и, не обмолвившись ни словом, заставил торчать здесь? — негодовала я дальше.

Он все еще держал протянутой свою рыбу, то есть руку, и выглядел так, как будто вот-вот ударится в рыдания.

— Ты выглядишь немного иначе, чем я ожидал. Чуть-чуть похуже.

— Ты и сам не Адонис!

Из его левой ноздри надулся пузырь сопли. Левое веко задергалось.

— Да ладно, садись! — Я схватила его за руку и дернула на стул рядом с собой. — Так, значит, ты Рональд, — сказала я, чтобы как-то разрядить атмосферу.

Рональд судорожно ломал пальцы. Лицо его все было в пигментных пятнах, прическа лет двадцать как вышла из моды, и, неприятно, но должна сказать: он вонял.

— И ты, значит, строитель мостов? Это очень интересно, — взяла я разгон.

Рональд кивнул.

— Эстетически одаренный?

Рональд снова кивнул.

Я порционно отпускала яд:

— И в свободное время ты занимаешься… чем, музыкой?

Ну, выманила-таки улитку из ее домика!

— Да. — Рональд сиял. Но взор его был направлен не на меня, а через мое плечо в сторону витрины с пирожными.

— Может, ты хочешь кусочек торта? — осведомилась я.

— Да! — Он кивнул, но не сделал и попытки махнуть официантке или самому подойти к витрине.

Я постепенно теряла терпение. И этот слизняк способен на шантаж?

— Можно мне кусочек сырного торта, пожалуйста? — попросил Рональд, скосив взгляд к скатерти.

И это мужик?

Я встала, прошла к витрине, заказала ему кусок сырного торта, а сама решилась на кусочек лимонного.

Когда я вернулась к столику, Рональд ощипывал невидимые катышки со своей жилетки.

— Сейчас принесут, — сказала я. — Ну, так расскажи, ты поешь? Или играешь на чем-нибудь?

— Я инструменталист, но не хотел бы раскрывать, на каком инструменте играю. — Для его пропорций голос звучал чересчур энергично. — У меня уже есть горький опыт: женщины не могут понять моего пристрастия к этому классическому инструменту. А я не переношу, когда над ним измываются!

Когда он возбуждался, то начинал брызгать слюной. Плевки оросили оба кусочка тортов, которые официантка подала в тот момент.

Адье, лимонный торт…

— Я и не собираюсь издеваться над твоим выбором, — пообещала я.

На чем, ради всего святого, мог упражняться этот идиот? Треугольник? Губная гармошка? Свирель?

Рональд потряс головой, а потом склонился над столом так, что его губы оказались на уровне столешницы, вонзил свою вилку в торт наподобие вертела от шашлыка — раз, два, финито! — от торта остались одни воспоминания.

После чего Рональд снова выпрямился и от души рыгнул.

Больше всего мне хотелось сказать ему: «Хороший мальчик!», постучать по спине и заправить выбившуюся прядь за левое ухо.