— Есть хотелось, — невозмутимо сказал он и опять уткнулся в газету.

Тогда она подошла, взяла у него из рук газету, отложила на тумбочку и посмотрела ему в глаза.

— Стив, я не такая богатая, как ты думаешь. Я помогу тебе, чем могу, но я не в состоянии полностью оплатить твой огромный аппетит, так как у меня деньги все рассчитаны до самого отъезда в Москву и на обратный билет. И никто мне их не пришлет и не даст, потому что я никогда ни у кого не просила денег, а всю свою сознательную жизнь зарабатываю сама. Но зарабатываю не так много, чтобы шиковать, а только чтобы можно было прожить в этой стране без особых проблем.

— Ну я не знаю, — промямлил Стив, — у меня деньги кончились.

— А на что же ты собирался здесь жить?

Стивен понурил голову. Потом встал, походил взад и вперед по комнате, уткнулся глазами в репродукцию Сальвадора Дали, где что-то изображалось про гражданскую войну с мягкими бобами, и, вздохнув, обернулся к Стеше.

— Извини, я попробую что-нибудь придумать.

И он пытался думать. Только когда он откидывал голову на подушку и прикрывал глаза, то перед глазами опять начинали мелькать слова рекламы: «Ве all you can be. Join US Army».

Подошла Стеша и, Присев на кровать, мягко и виновато дотронулась до его руки.

— Зачем ты пошел служить по контракту, это было проявлением твоего желания… или так сложились обстоятельства?

— Не знаю, — тихо ответил он, повернув к ней лицо, — наверное, и то и другое. Просто я сидел на площади, где произошла июньская трагедия, смотрел, как разбирают еще дымящиеся завалы, и постоянно передо мной стояла ее мягкая улыбка… И я ни о чем не мог думать, кроме как о том, почему человека, который отдал мне всю свою жизнь, не стало по прихоти какого-то обезумевшего религиозного кретина.

— А кто она? Твоя девушка?

— Нет, мать. Она была очень значимым человеком в моей жизни, именно ей я обязан тем, что однажды, сильно заболев, выжил, что закончил колледж, что получил престижное место в известной компании… и много чем другим. Надо мной даже друзья смеялись из-за того, что я дружил с собственной матерью.

Ну а почему бы нет? В ней заключалась вся моя семья, мой дом, моя опора, потому что отца, который покинул ее, когда я еще не родился, я так никогда и не видел. Она была умна, начитана, с очень хорошим характером, и тем более было совершенно непонятно, почему именно ее, а не других, которые являются лишь неудачными полуфабрикатами человека, сожгли, как устрицу на сковородке, прямо в ее собственном офисе?

— И ты ради того, чтобы отомстить за ее смерть, поставил на карту карьеру, доброе имя и саму жизнь.

— Тогда трудно было об этом думать. Просто по телевизору шла реклама о найме в армию. Она шла днем и ночью, и я даже не знаю почему, наверное, движимый общим порывом, я как-то утром взял такси и приехал на станцию. Передо мной разворачивались все цвета американских флагов, и грудь стало распирать от гордости за свое государство и за то, что ты можешь именно сейчас быть ему полезен. Дома меня уже никто не ждал, а впереди была какая-то совсем необычная жизнь, полная героизма, приключений и удовлетворения.

— А ты не думал, что Джордж Буш ошибся?

— Разве я мог думать, что президент Америки может ошибаться?

— Он такой же человек, как и ты…

— Не знаю, я об этом не думал.

В открытом бассейне с яркими импортными надувными кругами купались тибетские дети. Наверное, тибетцы очень хотят быть похожими на американцев. Стешу они тоже, вероятно, приняли за американку, поэтому широко ей улыбались.

Ее поколение тоже очень хотело походить на американцев. Казалось, что быть американцем — это предел мечты. И они, мечтая, латали заношенные колготки, старые, вытертые до дыр лифчики и трусики, надевали одинаковую форму и пытались верить в светлое будущее коммунистической партии.

Может быть, это было оттого, что просто не было другой веры… Может быть, этим тибетским детям, которых так ласково приютила Индия, повезло гораздо больше?

Но тибетцы так не думали, они думали, что в Америке им было бы лучше.

— Мне тоже нравится Америка, — сказала Валя.

Мотоцикл был горячий, от него несло горелой резиной. Надо бы его отвезти в мастерскую для проверки, подумала Стеша. Она припарковала его около входа на лужайку, и они с Валей поднялись к бассейну.

Сразу же на них со всех сторон и даже с балконов отеля, на территории которого находился бассейн, устремилось множество мужских глаз.

— Можно мне тоже искупаться? — спросила Стеша. — Я быстро, только нырну и обратно.

Менеджер отеля нехотя сказал:

— Ладно, только ныряй в одежде.

— Вот тебе на, — возмутилась Валя, — что за дикие порядки!

Но лицо менеджера было непроницаемым. Стеша взяла за руку подругу, и они направились к лавочке, что располагалась на лужайке около бассейна.

— Нельзя, потому что здесь мужчины горячие и здоровые, а в России все уже выжатые и обесточенные бесконечным «здоровым сексом», который рекламируется во всех средствах массовой информации, — сказала Стеша и стала снимать носки. Это было все, что она могла с себя снять, не боясь, что ее осудят.

— Точно. А я как-то не задумывалась над этим.

— Просто от обычного секса теряется жизненная энергия, но люди почему-то не хотят об этом думать, — добавила Стеша.

— Да, ты, наверное, права, — согласилась Валя и присела на лавочку. Она не хотела купаться, ей было просто приятно смотреть на радостных тибетских детей.

— За время, которое я здесь нахожусь, мне пришлось смириться со многими местными порядками и традициями. Например, я уже в течение многих лет не оголяла ноги даже до колена и не обнажала плеч. Потому что даже это ввергает местное население в загадочные вибрации.

— Да, — вздохнула Валя, — это тяжело. Никакой свободы.

— Увы, ты права. Мне трудно смириться с тем, что мужчины такие необузданные и из-за них женщины себя лишают элементарных человеческих возможностей.

Стеша отошла немного в сторону, разбежалась, оттолкнулась от бордюра, взлетела в воздух, в воздухе перевернулась вниз головой и мягко вошла выпрямленными вперед руками в воду.

Окружающие, не стесняясь, разинули рты.

Женщины в Индии практически не умеют плавать, уже не говоря о том, чтобы так нырять. И казалось, что вместо восхищения местное население почувствовало неловкость, даже некое оскорбление своего достоинства. Поэтому, когда Стеша вынырнула, на лицах мужчин и женщин не было ни улыбок, ни восхищения, а застыло какое-то непонятное выражение.

После долгих раздумий, на следующий день Стивен все-таки решился и позвонил в Нью-Йорк своему старому другу, который ему был должен и которому он еще чуток доверял: