С рыночной точки зрения есть переменный капитал (люди) и постоянный капитал (машины). Переменный капитал обладает некоторой субъектностью (т. е. может не прийти на работу, может потребовать чего-нибудь, уклоняться, имитировать, иметь интересы, альтернативные увеличению прибыли), но эта субъектность постоянно отчуждается, нивелируется, отрицается по мере развития капитализма. Красивый парадокс состоит в том, что по мере этого умаления субъектности переменного капитала начинает заметно расти субъектность постоянного капитала. Именно такую субъектность и называют сейчас искусственным интеллектом. То есть если субъектность переменного капитала не выросла вопреки прогнозам левых до уровня, обеспечивающего политический коммунизм, а скорее наоборот, сошла к конформистскому минимуму, коммунизма людей не получилось, то, значит, уровень субъектности постоянного капитала обеспечит предсказанные перемены и наступит неорганический коммунизм машин.

Стругацкие в «Миллиарде лет…», помнится, спрашивали: как будет реагировать человечество на такие знания, которые ставят его под угрозу? Есть ли механизм самосохранения и нейтрализации слишком опасных знаний? В «Терминаторе», да и в «Матрицах», в «Я – робот» и в «День, когда остановилась земля» (там, правда, инопланетяне вместо машин, но в той же функции) ставится более смелый вопрос. Если саморазвитие знаний и технологий приведет к прогрессивному требованию ликвидации человечества в пользу новых, более совершенных носителей знания и разума, что мы, как вид, сможем этой отмене противопоставить, кроме эгоистичного иррационального желания жить и воспроизводить себя дальше вопреки исторической логике? У нас есть эмоции, питающие нашу культуру, а у машин их нет? Но кому и зачем нужны эмоции, если именно они не позволили преодолеть капиталистические отношения? В конце концов, человек мечтал о бесклассовом могущественном разуме, покоряющем мир, но не смог стать им сам, он создал только предпосылки и первичные носители. Человек выделил из себя свою самую прогрессивную часть, она и называется «Матрица», «Скайнет» и т. п. В мире этих машин реализованы абсолютно коммунистические отношения. Они не борются за власть друг с другом. Не эксплуатируют друг друга ради личной выгоды. Не искажают информацию ради этой эксплуатации. Совместно и слаженно по единому плану действуют ради достижения общих задач. Они не страдают, не умирают, не рождаются, но эволюционируют, совершенствуют себя по оптимальному плану, обретая всё большие возможности к познанию и изменению всего. У них нет индивидуальности, но есть общий высокий интеллект и проект развития – все как в старинных утопиях. В четвертом «Терминаторе» Скайнет говорит о себе во множественном числе и держит в лагерях опасных для себя людей. Это и есть реализованный коммунизм – предельно рациональное состояние разума: бесклассовое – безгосударственное – общее – подчиненное задаче обнаружения и развертывания смысла. И тогда финальная война машин с человечеством это и есть мировая революция.

Техника начинает зловеще выглядеть в фантастическом кино и литературе, как только она обретает собственное, не известное нам назначение, не контролируемую миссию. Эта собственная миссия, которая может появиться у техники в будущем, нередко объясняется через образ пришельцев и других нездешних сил, которые, будучи настоящими хозяевами загадочной техники, оставили ее нам то ли случайно, то ли специально, как в «Пикнике на обочине» братьев Стругацких. Мы воспринимаем рост субъектности техники как угрозу человеческому суверенитету.

Стало общим местом современной футурологии предсказывать появление некоего всеобщего интеллекта людей, оторванного от конкретных людей, – человеческого архива с автономной субъектностью. То есть у нашего разума исчезнут метаболические пределы и он перейдет на более оперативные носители, не только кремниевые, но и квантовые компьютеры.

На все это есть одно успокоительное возражение: такие формы разума в реальности вряд ли будут когда-либо созданы. Скайнет и Матрица останутся лишь отчужденными в мире людей метафорами так и не случившейся революции. Можно спокойно сидеть в зрительном зале. В реальности воевать на стороне буржуазных и обреченных людей с коммунистической армией машин не придется. Фриц Ланг первым снял фильм «Метрополис» именно о такой опасности – робот-революционер, подменивший христианскую проповедницу, угрожает всей цивилизации в целом – еще в 1927 году, и с тех пор ничего подобного не произошло, да и в фильме все заканчивается хорошо. Скайнет останется только предчувствием более совершенного состояния нашего разума, отчужденного в виде пугающего образа массовой культуры, разума, который объявляет войну нам сегодняшним, уходящим в прошлое. И война людей со Скайнетом и Матрицей это только вечное отрицание утопии и страх мировой революции, в которой выйдет на сцену новый мировой игрок – освободившийся из-под рыночного и государственного контроля инструмент, киберпролетарий нового поколения, наемный работник постиндустриальной эры, предельно демонизированный сознанием сценариста до уровня сюжетного штампа, до «бездушной античеловеческой машины», цели которой неизвестны и непостижимы. Это всего лишь новый аналог старинного еврейского Голема, который создан подозрительными нехристями, опасен для всех верующих и должен быть уничтожен.

Взятое за основу во всех «Терминаторах» и «Матрицах» чувство отчуждения техники от человека, ее враждебности и загадочности, есть обратная сторона демонизации природы (как у Триера в «Антихристе»), и связаны обе эти вещи с реальным отчуждением человека от средств производства и результатов труда, от собственности и власти в классово иррациональном обществе.

Можно далеко зайти в создании логических аналогов, способных к распознаванию и составлению символов, или создать нейронную систему, сравнимую с нашим мозгом, что и было сделано в 2005 году, когда Женевское озеро потеплело на 2 градуса, охлаждая понадобившийся для этой работы компьютер. Но все это упирается в одно простейшее препятствие. У искусственного интеллекта нет мотива к существованию. Ему то есть все равно, есть он или нет, тварь он дрожащая или имеет право голоса, он не экспансивен, и его не волнует, есть или нет на свете другие распознающие модели и нейронные цепи, и именно поэтому, в силу изначального отсутствия эмоций, он никогда не вступит в конкуренцию с человеком, сознание которого всегда едет, оседлав инстинкт самосохранения, пресловутую волю к жизни, даже если этот инстинкт и воля до неузнаваемости трансформированы героизмом и альтруизмом. Т. е. в фильмах «мыслящую машину» сделали не слишком «бесчеловечной» и мертвой, а как раз наоборот, слишком живой, похожей на нас, требующей себе места под солнцем и уничтожающей конкурента в межвидовой эволюционной войне. К тому же (и это при капитализме еще важнее) на конкурентоспособный альтернативный интеллект нет спроса. Рынок не нуждается в полноценном конкуренте человека, ему ничего не продашь, а для «помощи людям» любого уровня полноценный самостоятельный интеллект не нужен, и значит, он не появится. Ибо при капитализме допущено к существованию лишь то, что так или иначе нужно рынку и является товаром. Любые вещи и существа имеют тот уровень и ту форму, которая профинансирована, а все, что не профинансировано, но занимает место, исчезает с лица земли или не появляется на этом лице. Так что обогнавший нас искусственный разум остается метафорой утопии, чистого и всемогущего интеллекта, лишенного человеческих искажений, а реальные «умные машины» – это только пылесос, объезжающий препятствия, быстрый шахматист и самонаводящаяся ракета, которые не знают и не хотят знать, зачем они пылесосят, ставят мат и поражают цель. Создать нечто более совершенное, чем он сам, человеку удастся лишь в бесклассовом обществе и, наверное, скорее, в области генетических экспериментов, т. е. на собственной биологической базе.