– Ты так говоришь только потому, что твой поступок стал известен, – с горечью произнес Макферсон. – Бьюсь об заклад, если бы тебя захватили в плен и привели ко мне, ты бы запел совсем другую песню.

– А ты бы столкнулся с армией жаждущих крови воинов Маккенна, – прошипел Джеймс.

Малколм взял брата за руку.

– Гнев лэрда Макферсона оправдан, но направлен не на того, – сказал он. – У меня есть дочь. Если бы какой-нибудь мужчина поступил с моей Лилиас так же, я бы отрезал ему яйца.

– Подходящее наказание, – усмехнулся лэрд Кеннеди.

Малколм понизил голос и искренне проговорил:

– Если бы я считал ребенка моим, то с радостью женился бы на леди Бриенне. Но это… это невозможно.

– Ах, значит, слово дочери Макферсона для тебя ничего не значит? – взвился лэрд Макферсон. – Она призналась во всем священнику в ту ночь, когда дала жизнь ребенку. Моя дочь не лжет.

Леди Бриенна в очередной раз всхлипнула и впервые обратила свое внимание на Малколма. Ее губы дрожали, плечи тряслись. Она выглядела перепуганной насмерть. Судя по темным кругам под глазами, она в последнее время почти не спала.

Не зная, что еще можно сделать, Малколм отвесил ей вежливый поклон. Ее глаза расширились – и последняя нить, удерживавшая ее в сознании, оборвалась. Она судорожно вздохнула, потом у нее подогнулись колени, и девушка без чувств рухнула на пол.

Один из людей Макферсона бросился на помощь, но несчастную уже подняли сестры.

– Проклятье! Маккенна! – взвыл лэрд Макферсон, при этом его физиономия стала багровой. – Ты так расстроил мою девочку, что она лишилась чувств.

– Малколм не сделал ничего – только сказал правду, – возразил лэрд Маккенна.

– Нет, он отрицал правду и опозорил мою Бриенну! Я требую правосудия.

В помещении поднялся адский шум. Каждый присутствующий считал своим долгом высказать свое мнение, причем на повышенных тонах. Игнорируя их всех, Джоан прошла вперед и остановилась рядом с сестрами Макферсон. Агнес, наоборот, постаралась придвинуться ближе к лэрду Армстронгу.

– Я не понимаю, почему вы так всполошились, – фыркнул Арчибальд. – Женщины – слабые, взбалмошные, эмоциональные существа. Достаточно показать ей кулак, и она моментально очухается. А если нет – поможет хорошая оплеуха.

– Ты предлагаешь ее бить, когда она и так без чувств? – вспылила Джоан, в очередной раз потрясенная жестокостью бывшего супруга.

Лицо Арчибальда стало суровым. Он обратил гневный взгляд на Джоан, и она на какое-то мгновение испугалась. Но гордость спасла ее. Она ответила не менее сердитым взглядом и поспешила на помощь сестрам Макферсон, которые никак не могли справиться с Бриенной, безвольно повисшей у них на руках.

Тело девушки было ледяным. И в сознание ее удалось привести лишь после долгих совместных усилий. Наконец Бриенна открыла глаза, несколько раз моргнула, а потом вздрогнула, осознав, что случилось.

Она что-то лихорадочно забормотала себе под нос. Джоан уловила только одну фразу, которая вроде бы не имела смысла: «Он сказал, что его зовут Малколм Маккенна». Бриенна приходила во все большее возбуждение, хватала сестер за руки и непрерывно что-то бормотала.

– Все, хватит! – воскликнула сестра, которая была повыше ростом. – Мы поговорим об этом позже, наедине.

С помощью Джоан женщинам удалось поставить Бриенну на ноги. Она была бледна, как смерть, дыхание ее стало слабым и прерывистым. Девушка выглядела потерянной и очень одинокой. Жалкое зрелище.

– Ей нужно время, чтобы прийти в себя, – объявила Джоан и направилась к двери. Все глаза обратились на лэрда Армстронга в ожидании его вердикта. А тот устремил горящий взгляд на Джоан, так сильно сжав губы, что их практически стало не видно. Джоан понимала, что отец в бешенстве из-за ее вмешательства, но ведь кто-то должен был взять на себя ответственность за бедную девочку.

Джоан ткнула локтем одну из сестер Макферсон, ту, что повыше ростом, чтобы привлечь ее внимание. Они обменялись взглядами, и Джоан с облегчением увидела, что та ее поняла и благодарна ей. Девушка кивнула, показывая, что последует за Джоан. Вместе они покинули комнату раньше, чем мужчины успели сообразить, что происходит, и остановить их.

– Моя спальня ближе всего, – сказала Джоан. – Идите сюда.

Она закрыла дверь, как только все вошли, и тут же задвинула засов – на всякий случай. Бриенна сразу зарыдала. Сестры усадили ее на стул и попытались успокоить, но рыдания стали только громче. Девушка задыхалась и икала. Ее отчаяние не оставило равнодушным никого, даже Джоан.

Одна из сестер села рядом и принялась ее утешать, но тщетно. У Бриенны дрожали руки и стучали зубы. Она даже не могла сидеть прямо – все время заваливалась на бок.

Джоан налила в деревянную миску воды, намочила тряпицу, отжала ее. Встряхнула и передала одной из сестер, которая положила ее на лоб Бриенны.

– Не переживай так, Бри, – сказала другая. – Все образуется.

– Ей нужно немного виски, чтобы успокоить нервы, – решила другая сестра – та, что повыше ростом.

– Нет! – вскинулась Бриенна. – Мне нужен мой ребенок. Где мой сын? Где мой драгоценный Лайам? Принесите мне его, пожалуйста.

– Мы не можем тебя оставить, – хором сказали сестры.

– Я принесу ребенка, – вызвалась Джоан.

Она пробежала по коридору, поднялась по лестнице и вошла в комнату, отведенную сестрам. Внутри она обнаружила няню, которая мирно спала у кровати и довольно громко храпела. Джоан подошла и с любопытством уставилась на маленький сверток, лежащий в центре кровати.

Кто-то устроил для ребенка уютное местечко, уложив подушки с обеих сторон, чтобы младенец не мог случайно скатиться. Джоан наклонилась и с удивлением обнаружила, что тихий малыш не спит.

Его глаза были широко открыты и с любопытством взирали на мир. Он сосал кулачок и казался совершенно довольным жизнью. На Джоан он взглянул с доверием, а когда она аккуратно развернула пеленку и пощекотала ему животик, одарил ее беззубой улыбкой.

– Какой у нас хороший мальчик, – проворковала она.

При звуке ее голоса малыш склонил головку набок, и его беззубая улыбка стала шире, а на пухлых щеках появились ямочки.

Это был красивый малыш с приятным круглым личиком, носиком-пуговкой и большими круглыми глазами цвета весенней травы. Джоан наклонилась ближе и почувствовала тот неповторимый волшебный запах, который исходит только от младенцев, и ее сердце наполнилось воспоминаниями о младенческих днях Каллума.

Это были страшные дни. Арчибальд дико ревновал ее к сыну, не позволяя ей проводить с ним ни одной лишней минуты, и она очень боялась, что он может обратить свой гнев на беззащитного младенца. Страх за сына заставил ее понять, что она обязана бежать от Арчибальда любой ценой, если не ради себя, то ради спасения ребенка.