Покинув поляну, Эмма и Мара сворачивают налево и идут по Бастионному шляху вдоль высокого внутреннего вала. С другой стороны грунтовая дорога обрывается крутым Ведьминым яром. Оттуда и доносится вдруг противный звук, похожий то ли на писк, то ли на вой.

— Это не волки? — спрашивает Эмма.

— Откуда здесь волки? — пожимает плечами Мара.

— У-у-у-у, — протяжно завывает что-то совсем неподалёку.

— А кто ж тогда это воет?

— Откуда я знаю?

— А может, это оборотни?

— Скорее всего, — усмехается Мара.

— У меня такое впечатление, — вздыхает Эмма, — что гора эта просто переполнена всякой нечистью.

Они подходят к месту, где от Бастионного шляха ответвляется вправо тропинка, ведущая в Ведьмин яр. Оттуда и доносится вновь жуткий звук.

— Слышишь? — испуганно шепчет Эмма. — Совсем близко.

— Ага, — останавливается Мара.

— Пошли назад, — оглядывается назад Эмма.

— Щас, я только покажу тебе моё любимое местечко.

Через несколько шагов Эмма неожиданно замечает в зелёном валу, мимо которого они идут, чёрный провал очередной потерны. Правда, в отличие от других тоннелей, в конце которых виден свет, в этой потерне света не видно.

— А чё там так темно?

— Та нет выхода.

Мрак в арке, выложенной из жёлтого кирпича, начинается чуть ли не в метре от входа. Чернота на расстоянии вытянутой руки стоит такой плотной стеной, что почти осязаема. Хочется бежать отсюда без оглядки. Эмма даже отступает на шаг назад.

— Жуть.

— А мне здесь нравится. Здесь так готично. Правда, напоминает склеп?

— Скорей, вход в преисподнюю.

— Ты угадала. Видишь этот знак?

Между двумя осинами, растущими перед входом, Эмма замечает едва различимый знак: три полукруга, один другого меньше, насажены на длинную прямую линию.

— И что этот знак означает? — спрашивает она.

— Что именно здесь и живёт Змей.

— Какой ещё Змей?

— Тот самый…Лучезарный, — понизив голос, чуть ли не шёпотом уточняет Мара, — который девушек похищает..

— Ты серьёзно или прикалываешься?

— Серьёзно, — сдерживая улыбку, произносит Мара.

— Так это и есть та самая потерна, куда ты ещё ни разу не заходила?

— Да. Но сегодня мне почему-то хочется в неё зайти.

Эмма с недоумением смотрит на неё.

— И тебе не страшно?

— Сегодня мне ничего не страшно. Не хочешь составить компанию? — неожиданно предлагает ей Мара.

— Ты что? А вдруг там и действительно… этот Змей, — , - поддерживая игру, в шутку пугается Эмма, — не, я к Лучезарному не хочу.

— Идём! — усмехается Мара.

Она берёт её за руку, но Эмма тут же вырывает её.

— Нет, я туда не пойду!

— А меня чего-то так тянет туда.

— С ума сошла! А вдруг он и, правда, там. Видишь, там чьи-то глаза светятся?

Мара с заметной тревогой вглядывается во тьму, но ничего не замечает.

— Да нет там никого! Не хочешь вместе — я пойду сама.

Мара заходит в провал. Эмма хватает её за руку и тянет назад.

— Ты что, сдурела?

— Пусти! — вырывает Мара руку. — Я хочу туда зайти. И я это сделаю! Я всегда хотела это сделать.

Она вновь переходит границу, отделяющую свет от темноты.

— Снова хочешь спрятаться от меня? — кричит ей Эмма.

Через несколько шагов Мара исчезает во мраке.

— Бррр, как мне холодддно!!! — доносятся оттуда её слова.

Эмме видятся внутри чьи-то горящие глаза — две голубые точки. Она тут же бросается вслед за Марой и вскоре силой вытаскивает её за руку из черноты.

— Снова хочешь оставить меня здесь одну? Не выйдет! Я не пущу тебя туда!

— Ладно, — соглашается Мара. — Не сейчас, так позже. Но я всё равно туда зайду.

Пробки, пробки, окурки, мужские окурки и женские, с жёлтым фильтром и с белым…

А также кульки из супермаркета, скомканные салфетки, пластиковые стаканчики, пластиковые тарелочки, измазанные горчицей, испачканные кетчупом…

И бутылки, бутылки, всевозможные бутылки, от воды, от водки, от вина, от пива….

В праздники народ идёт на Девичью гору исключительно для того, чтобы напиться, нажраться и оставить свой след на ней в виде пепелищ, битого стекла, одноразовой посуды и невразумительных автографов на стенах форта.

Завалы мусора поистине впечатляют: практически на каждой поляне возвышаются терриконы стеклянных бутылок, а пластиковые бутылки и алюминиевые банки валяются практически на каждом шагу.

К двум часам дня на огромной поляне неподалёку от потерны № 8 уже повсюду видны пьяные компании. С поляны доносятся дикие крики, идиотский смех, стелется дым от костра, пахнет духмяным паленым мясом. Шампура разложены на кирпичах, вынутых, видимо, из стен потерны — больше неоткуда.

Муромский выходит на поляну с огромным чёрным пластиковым мешком в руках. Добрыня, подбирая по пути разбросанные бутылки, вбрасывает их в мешок одну за другой.

— Сколько их здесь! — удивляется он. — Ни в одном другом парке я столько не видел.

— Это всё от страха.

— Что?

— Это потому здесь так много пьют, чтобы избавиться от страха. Ведь пьяному море по колено и даже черти не страшны.

Совсем неподалёку от них гуляет большая компания — пять парней и три девушки.

— А мне ещё чё рассказывали в школе, — продолжает Добрыня. — Ходят тут по горе два ненормальных. Как увидят пьяного, то вливают ему через воронку в рот литровую бутылку водку — а это смертельная доза, между прочим, если сразу выпить без закуси. После этого тот уже не встаёт.

Из компании доносятся пьяные возгласы:

— Наливайте, сколько можно ждать!

— Между первой и второй перерывчик небольшой.

Одна из девушек кидает им опорожнённую бутылку из-под водки.

— Ей, ребята, заберите у нас ещё одну.

Добрыня подбирает брошенную бутылку, бросает её в переполненный мешок и затем помогает Муромскому оттащить его к стоящему на обочине мусоровозу.

Прибрав на поляне, Добрыня и Муромский спускаются в ров, где мусора накидано не меньше, а может быть, даже и больше. Муромский тянет за собой чёрный пластиковый мешок, а Добрыня, тот и дело нагибаясь, закидывает в него подобранные по пути пустые сигаретные пачки и бутылки.