Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Широко раскрытые глаза Эммы раскрываются ещё шире.
— Как? — только и спрашивает она.
— Вот так. Знаешь, что я для себя загадала возле дуба!
— Что?
— Тебя, Змей, я не боюсь, но тебе я покорюсь.
Не хочу я жить во сне, забери меня к себе!
— Не фига себе!
— И это уже начало действовать.
— Что действовать?
— Заклинание.
— Ну и дела! Я думала, это всё шуточки.
— Ага…шуточки.
— Но зачем это тебе?
— Да так.
— Теперь уж ты колись, раз начала.
— Оно тебе надо?
— Надо!
— Тебе это действительно интересно? — Мара облизывает губы, задумчиво глядя на Эмму. — Понимаешь, со мной происходит что-то неладное. Я не сплю ночами, мне не хочется ни есть, ни спать, я всё время плачу. Я не хочу больше так жить.
— Нашла причину! У меня та же фигня!
— Но у тебя хоть парень есть. Пускай он над тобой и издевается. Но он ведь и заботится о тебе … Я бы всё на свете отдала, — вздыхает она, — если б кто-нибудь так заботился обо мне. Но меня никто не замечает. Даже Костя.
— Кто?
— Костя Скарбник, мой одноклассник. Я каждый день вижу его в классе, а он даже не догадывается, как я его… — не договаривает она. — Он был для меня всем, ради него хотелось жить. А он … он сейчас просто убивает меня. Нет сил вообще смотреть… как он гуляет с другими…
— А ты и не смотри. Лучше бы загадала на него приворот, чтобы он глаз с тебя не сводил.
— Нет, только не это. Приворот — это против воли. А всё должно быть естественно. Он должен сам… Но я для него пустое место. Мне остаётся только одно.
— Да, ладно, из-за любви сейчас никто не умирает.
— И это говоришь ты? Кто режет себе вены?
— Но я ж не до конца, — усмехается Эмма. — Так что это тоже не причина.
— Ладно, есть ещё одна причина. И только ты сможешь её понять. Вся причина — вот здесь, — постукивает она пальчиком по вдетому в левое ухо наушнику.
— В мозгах?
— В музыке. Она, действительно, опиум. Для никого. Только для нас, — тонко цитирует Мара. — Вот скажи, что ты слушала сегодня на крыше в школе?
— Давай до свиданья. Я всегда эту песню слушаю, перед тем, как что-то сделать с собой.
— Вот! Понимаешь. У них ведь все тексты в основном про это, про суицид. И когда ты слушаешь это постоянно, это сдвигает тебе мозги. Они словно программируют тебя, словно кодируют, они так воздействуют на твою психику, что ни о чём другом ты больше не думаешь.
— Это точно.
— Это всё на уровне подсознания. Как НЛП. Понимаешь, мне хочется сделать это. Это уже стало для меня наваждением. И теперь уже ничто не сможет меня остановить.
— Делов-то! Выкинь нафиг этот плейер! Ты ж не смотришь дома телевизор? Все эти сериалы, «Дом-2» и прочую белиберду?
— Нет.
— Вот и плейер выкини!
— Если бы всё было так просто.
— А что ещё?
— Просто мне всё уже надоело.
— Что надоело?
— Всё! Я не вижу смысла в жизни, я — никто, я давно уже мертва. Ещё не начав жить, я всё уже пережила. Я всё знаю: что было, что будет. Иногда мне кажется, что мне не семнадцать, а семьдесят лет.
— Что за пургу ты несёшь?
— Просто я слишком старая для своих 17 лет. Жизнь у меня не сложилась. Поэтому я и хочу умереть, чтобы, возродившись, начать жить заново.
— Дура ты набитая!
— Нет, я не дура.
— У тебя нет ни одной причины! — разводит руками Эмма.
Мара вздыхает
— Есть ещё одна.
— Какая?
— Веская.
— Думаешь, почему, — спрашивает Мара у Эммы, — я целыми днями гуляю по кладбищам или иду сюда на Девичью?
— Почему?
— Да потому что мне некуда больше идти. Все идут домой, а я не знаю, куда мне податься. Мне вообще не хочется домой возвращаться.
— Как это?
— А вот так. Я ж говорила тебе, у меня мать — алкоголичка. Постоянно она с кем-то бухает, постоянно в доме какие-то мужики, — то молодые, то старые. И все синие, опухшие. Постоянный мат-перемат. А сколько раз я её заставала с ними в постели. Мало того, некоторые начали уже и ко мне приставать. Я не могу больше этого выносить.
— И чё, ты не можешь с ней ничего поделать?
— Да чего я только с ней не делала, чтобы она перестала пить. И деньги забирала, и водку выливала. Да только всё напрасно. Я уже устала с ней бороться. У меня нет больше сил.
— Бедная, — жалеет её Эмма.
— Я не знаю, как мне выйти из этого. У меня нет другого выхода. Я ненавижу свою мать. Это она сделала меня такой. Это она довела меня до таких мыслей. Вчера я ей сказала, что покончу с собой, если она не бросит пить. И что? Она тут же нажралась. И до сих пор, наверно, в хлам упитая. Она ничего не понимает. Её ничем не проймёшь.
— Это такая болезнь. Она не лечится.
— Я знаю. Но мне от этого нее легче. Мне ничто не в радость. Постоянная тяжесть на сердце, постоянная головная боль. Я больше так не могу.
— Прекрати!
— Я хочу прекратить эту боль.
— Покажи мне свои зубы, — неожиданно говорит ей Эмма.
— Зачем?
— Покажи!
Мара щерит зубы: клыки у неё, действительно, выдающиеся.
— А правда, что ты сама у себя пьёшь кровь?
— Правда. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что я ненавижу себя. Я ненавижу свою жизнь. Я хочу себя убить.
Эмма не знает, что ещё сказать. Мара также неожиданно замолкает. На неё страшно смотреть.
— Значит, ты с самого начала шла сюда с определённой целью?
Мара молча кивает.
— И именно поэтому я здесь тебе мешаю?
Мара вновь коротко кивает. Как ещё можно отвечать на риторические вопросы?
— Зачем же ты тогда вернулась? — задаёт ей тогда Эмма настоящий вопрос.
— Я подумала, что если ты хочешь стать моей подругой… ты поможешь мне это сделать.
То, что слышит Эмма, приводит ее в состояние шока.
— Убей меня…убей себя? — повторяет она слова из той песни.
— Так ты поможешь мне? — спрашивает Мара и пытливо заглядывает ей в глаза в ожидании ответа.