Дядя Берни высовывает голову из дверцы. На нем чистенькая форма Белого рыцаря.

– О. Ты помнишь, как попасть внутрь. Это хороший знак.

И папина грусть тут же проходит. Ухмыльнувшись, он подхватывает сумку.

А я удивленно смотрю на него. Совсем недавно я увидела, как ловко он фехтует. И вот он уже специалист по открыванию потайных дверей. Неужели это тот самый человек, который растил меня? Тот, кто на разные смешные голоса читал книжки с картинками, собирал мне завтрак в школу и никогда не забывал, что я люблю пшеничное печенье с яблочным пюре?

Я думала, мой папа – обычный мужчина. Однако, до того как он заблудился в Стране Чудес, его готовили к необычной жизни.

Папа помогает мне встать на ступеньку позади себя. Внутри – бесчисленное множество наших отражений, вперемешку с черно-белыми клетками. Круглое помещение выложено зеркалами, которые в наклон покрывают стены и куполообразный потолок; отражения переходят в отражения, у которых нет ни конца, ни начала. Иллюзия бесконечности.

Карусельные лошадки – яркие, в безумных позах – как будто растут из клетчатого пола. Они отражаются в зеркалах, но ни одной нет, собственно, перед нами.

– Карусель… нарисована на зеркалах?

И я тут же понимаю, что это похоже на души бабочек в зеркальном зале у Морфея, в Стране Чудес. Только лошадки не находятся внутри зеркал. Они – за ними. Каким-то образом.

– Ты видишь карусель? – спрашивает папа.

Они с дядей Берни обмениваются удивленными взглядами.

– Похоже, у твоей девочки не только чувство юмора как у Скеффингтонов, – шутливо говорит дядя Берни и поглаживает меня по голове, а потом протискивается мимо нас и скрывается в узком коридоре.

Мы с папой, держась за руки, идем за ним – по кругу.

– То, что ты видишь, – это другая сторона портала, Элли. Ни у одной женщины из нашего рода не было таких способностей.

Дядя Берни кивает:

– Не исключаю, что это кровь Элисон.

Словно ощутив, как я вздрогнула при упоминании маминого имени, папа крепче сжимает мою руку.

– Отраженные отражения… – он указывает на зеркала вокруг. – Нескончаемые образы… это своего рода оптический шифр. Только обладатель дара может разглядеть двусторонний зеркальный эффект. Карусель находится на той стороне входа в зазеркальный мир. Рыцари выстроили ее много лет назад, деталь за деталью, потому что вокруг ворот – бесплодные земли. Нам нужен был какой-нибудь ориентир на другой стороне. Когда мы видим, какие лошадки настоящие, а какие – просто отражения, мы прыгаем на них сквозь портал.

– Так, – осторожно говорю я. – Но почему нельзя использовать в качестве стартовой точки обычную комнату с зеркалами? Зачем нужен «Гравитрон»?

– Ну, так было не всегда, – отвечает дядя Берни, открыв электрический щиток и щелкнув несколькими выключателями. – Раньше, до того как появились механические аттракционы, наши предки ходили на ярмарки в поисках зеркальных «комнат смеха». Это было рискованно. Их могли заметить другие любители острых ощущений. Поэтому они начали строить собственные комнаты с бесконечными зеркалами. Но там трудно как следует разогнаться, чтобы проскочить через портал. И вот в пятидесятые годы изобрели центрифуги. Так у нас появилась возможность использовать центростремительную силу.

– А я думала, центробежную.

«Гравитрон» еще не тронулся с места, а у меня уже кружится голова.

– Центробежная сила – это вторичная реакция, – отвечает дядя. – Она существует только благодаря центростремительной. Если ты возьмешь молоток, закружишься и вытянешь руку, центростремительная сила заставит предмет описывать изогнутую траекторию. Но ты почувствуешь, что молоток тянет твою руку прочь от тебя. Это центробежная сила – она жмет в противоположную сторону. Наш «Гравитрон» был сконструирован, чтобы заставить обе силы действовать друг против друга. Поэтому, когда пол отпадет, твое тело полетит вперед, совсем как молоток, если ты, вращаясь, отпустишь его. Так проще миновать портал.

Я фыркаю:

– Да уж… очень просто.

Я не особо задумываюсь, каким образом можно приземлиться на карусельных лошадок, не повредив важные части тела. На той стороне портала действуют иные законы физики; видимо, они и сыграют свою роль. И все-таки я не могу забыть о зеркале, которое разбила на выпускном балу. Оно разбилось и изранило меня.

– Если ошибешься, будет больно?

– Больно, но терпимо, – говорит дядя Берни, закрывая дверь.

Сквозь отверстия панелей откуда-то снаружи сыплются оранжевые искры.

– Именно так человек обретает мудрость. Стукнувшись башкой или разбив нос. Мы учимся на ошибках, не так ли?

Я похлопываю по висящему на шее дневнику.

«Но некоторые предпочитают забыть про свои ошибки, как Червонная Королева. Значит, они в жизни не научатся».

– Тут есть небольшой фокус, – добавляет папа. – Если присмотришься внимательней, увидишь, что одни лошадки отбрасывают тень, а другие нет. Настоящие – те, которые с тенью.

Я внимательно разглядываю карусель и, к собственному удивлению, быстро нахожу настоящих лошадок. При мысли о том, что меня с размаху бросит о стекло, сердце начинает биться быстрее. Я чувствую, как кровь несется по жилам. Да, я спрыгнула с бабочки во время грозы, но ведь на сей раз это не будет полетом. Никакого ветра, который помог бы мне. Я вообще ничего не смогу контролировать.

Теперь я понимаю, как чувствовал себя Морфей, сидя в машине. Ничего смешного нет, если взглянуть с его стороны.

Под ногами гудит мотор «Гравитрона».

Папа крепче сжимает мою руку.

– Это единственный способ пройти туда и спасти маму и Джеба. Просто держись за меня и прыгай вместе со мной. Теперь моя очередь расправить крылья.

Я нервно улыбаюсь.

– К слову о крыльях, – говорит дядя Берни, указав мне за плечо. – Надо их убрать. Портал маленький. Мы же не хотим, чтобы ты застряла.

Я хмурюсь. Уже привыкла, что мои крылья на воле. Они символизируют силу. Втянуть их не так уж трудно – я столько практиковалась в лечебнице, – хотя я начинаю по ним скучать, как только они пропадают.

Я стискиваю папину руку и не выпускаю ее, когда мы становимся напротив зеркальной стены. Дядя Берни держит сумку, потому что мы с папой еще новички. Ну или, точнее, папино выросшее тело еще не успело заново приспособиться.

Мотор гудит громче, и мы начинаем вращаться. Наши спины буквально прилипают к зеркалу. Мы пригвождены к месту, как насекомые, которых я когда-то коллекционировала. Легкие сжимаются, словно делаются меньше. Я так ошеломлена, что ничего не могу разглядеть, кроме размытых пятен в отражениях. Я сглатываю, чувствуя, как по пищеводу поднимается желчь.

И в ту секунду, когда я уже готова расстаться с яйцами бенедикт, папа кричит: