Про себя Лапакис подумал, что для мальчика прогноз не так уж плох, что же касается женщины, то ей недолго осталось жить на острове. Впрочем, на его лице эти мысли никак не отразились.

Когда Элени переехала на Спиналонгу, Анне было двенадцать лет, а Марии – десять. Гиоргис столкнулся с необходимостью в одиночку вести хозяйство и, что более важно, воспитывать девочек без матери. Из двух дочерей Анна обладала более сложным характером: она была буйной до неуправляемости еще до того, как научилась ходить, а после рождения младшей сестры, казалось, постоянно злилась на жизнь. Гиоргиса не удивило то, что после отъезда Элени Анна подняла настоящий бунт, отказавшись взять на себя роль хозяйки дома на том лишь основании, что она старше Марии. Свое мнение она без обиняков высказала отцу и сестре.

Мария обладала более мягким характером. Два человека с темпераментом ее сестры не ужились бы под одной крышей, и Мария взяла на себя роль миротворца – хотя ей постоянно приходилось подавлять в себе инстинктивное желание дать Анне отпор. В отличие от старшей сестры, девочка не считала, что работа по дому унижает ее. Она была практичной от природы и умела получать удовольствие от помощи отцу в уборке и готовке, так что Гиоргису оставалось лишь молча благодарить бога за эти качества младшей дочери. Как и для большинства мужчин его поколения, задача заштопать носок казалась ему не менее сложной, чем, к примеру, полет на Луну.

Со стороны Гиоргис казался немногословным человеком. Даже бесчисленные часы, проведенные в открытом море, не рождали в нем тяги к общению. Ему нравилась тишина, и, сидя по вечерам в местной таверне – что было для критских мужчин скорее обязанностью, чем осознанным выбором, – он обычно молчал и слушал разговоры других так, словно был в море и прислушивался к плеску волн о борт лодки.

Родные хорошо знали, насколько доброе у него сердце и какими теплыми объятиями он способен наградить близких, однако малознакомые люди тяготились такой необщительностью. Те же, кто знал его лучше, видели в подобной манере держаться скорее отражение стоического спокойствия – качества, которое очень пригодилось ему теперь, после столь резкого поворота в жизни.

Впрочем, жизнь вообще редко улыбалась Гиоргису. Как и его отец, и дед, он был рыбаком, и время, проведенное в море, огрубило его. Чаще всего это было монотонное сидение на одном месте, но иногда ему приходилось проводить долгие темные ночи, сражаясь с бушующими волнами, не давая им возможности добиться своего и проглотить его и лодку. Почти всю жизнь он просидел, сгорбившись, на днище деревянного каика – однако критские рыбаки очень редко задумывались о том, справедлива ли такая жизнь. Для Гиоргиса это было судьбой, а не осознанным выбором.

Несколько лет, которые предшествовали переезду Элени на Спиналонгу, Гиоргис пополнял свои доходы от рыбной ловли заработками от поставки товаров на остров. Некоторое время назад он приобрел моторную лодку, и раз в неделю переправлял через пролив ящики со всем необходимым для жизни. Он выгружал товары на причал, откуда их забирали прокаженные.

В течение нескольких дней после отъезда Элени Гиоргис не решался ни на минуту оставить дочерей одних. Казалось, их горе усиливается с каждым часом, проведенным в разлуке с матерью, но Гиоргис знал, что рано или поздно они должны возвратиться к жизни. Несмотря на то что добросердечные соседи помогали им с едой, ответственность за обеспечение дочерей пищей насущной целиком ложилась на плечи Гиоргиса. Однажды вечером, когда он вынужден был сам заняться приготовлением ужина, его полное неумение обращаться с печью вызвало легкую улыбку на губах Марии. Анна же принялась открыто насмехаться над попытками отца.

– Я не буду есть! – воскликнула она, швырнув вилку на тарелку с рагу из баранины. – На эту гадость не польстился бы даже голодный зверь!

С этими словами девочка который раз за день залилась слезами и выскочила из комнаты. Вот уже три дня она не ела ничего, кроме хлеба.

– Скоро голод победит ее упрямство, – непринужденно сказал Гиоргис второй дочери, которая терпеливо пережевывала кусок пережаренного мяса. Они сидели за столом напротив друг друга, почти не разговаривая, – тишину нарушали лишь стук их вилок по тарелкам и рыдания Анны из соседней комнаты.

Подошел день, когда, хочешь не хочешь, но девочкам пришлось возвращаться в школу. И это оказало поистине волшебное действие: как только Анна с Марией окунулись в круговорот повседневных дел, их горе начало отступать, а воспоминания о матери – тускнеть. В этот же день Гиоргис вновь повел свою лодку к берегам Спиналонги. Ощущая странную смесь страха и возбуждения, он пересек узкий пролив. Элени не знала о его предстоящем приезде, и Гиоргис собирался попросить кого-нибудь передать ей это известие. Но на Спиналонге новости распространялись очень быстро, и не успел Гиоргис привязать лодку к причалу, как Элени уже вышла из-за массивной стены и остановилась в ее тени.

Что они могли сказать друг другу? Как им следовало себя вести? Они не соприкоснулись даже кончиками пальцев, хотя оба очень этого хотели. Вместо этого они лишь повторяли имена друг друга. До того их губы произносили эти же слова тысячи раз, но сегодня звуки почему-то не складывались в осмысленные слова. Гиоргис даже пожалел, что приехал. Он всю неделю оплакивал свою жену, но вот она была перед ним, такая же красивая и полная жизни, как обычно, – и это лишь делало приближающееся расставание еще более нестерпимым. Еще немного, и ему придется отплыть от острова и направить лодку назад, к пристани Плаки. И это мучительное расставание будет происходить в каждое его посещение Спиналонги. На душе у Гиоргиса было так мрачно, что он даже пожалел, что они оба не умерли.

Первая неделя Элени на острове была заполнена делами и прошла быстрее, чем для Гиоргиса, но когда ей сообщили, что лодка ее мужа показалась в проливе, ее чувства пришли в смятение. С тех пор как она впервые ступила на берег Спиналонги, ее мысли почти постоянно что-то отвлекало, однако теперь, когда Гиоргис стоял перед ней, не сводя с нее своих бездонных зеленых глаз, у нее в голове вертелась лишь одна мысль: как же она любит этого сильного широкоплечего мужчину и как ей не хочется расставаться с ним!

Они несколько сухо расспросили друг друга о здоровье, затем Элени спросила, как себя чувствуют девочки. Ну что Гиоргис мог на это ответить? Разве что скрыть правду… Он знал, что рано или поздно их дочери должны будут смириться с тем, что произошло, и тогда он сможет рассказать о них Элени, ничего не утаивая. Поэтому сегодня им можно было рассчитывать только на один искренний ответ: ответ на вопрос, как Элени живется на острове.

– Ну как ты тут? – спросил он, кивнув в сторону крепостной стены.

– Здесь не так ужасно, как ты, наверное, себе представляешь, и жизнь постепенно улучшается.

В ответе Элени прозвучали такая убежденность и решимость, что Гиоргис почувствовал, как его страх за жену отступает.

– Нам с Димитрием выделили отдельный дом, – рассказывала Элени, – и он немного похож на наш дом в Плаке. Там совсем простая обстановка, но мы пытаемся обустроить его. У нас свой дворик, и следующей весной я разобью огород – если ты привезешь мне семян. У порога цветут розы, а скоро появятся и другие цветы. На самом деле не все так плохо.