— Нет, Мо, ты права, — нахмурился брат.

— А среда у них когда? — Молли закатила глаза, пытаясь посчитать в уме.

— Сегодня.

Глава 5. Среда. Пыль на ветру

Я открыла глаза ещё до того, как прозвенел будильник. Это мой последний день. Как я его проведу?

Я чищу зубы и смотрюсь в зеркало. Пытаюсь запомнить своё лицо. Нос острый, с едва заметной горбинкой. Фиолетовые радужки больших глаз. Резкие черты: впалые щеки, выделяющиеся скулы. Длинные, нечеловечески длинные клыки и прочные ногти. Я больше никогда не стану альбиносом. Никогда не расстанусь с черными волосами, никогда не влезу в старые платья. И это ли не прекрасно? Артур, ты должен быть рад за меня.

Выхожу и ванной, ставлю вариться кофе, и пока нагревается вода в турке, наливаю в стакан холодную кровь и выпиваю залпом. Не давая кофейной пенке покинуть медную турку, я снимаю её с плиты, наливаю черную, душистую жидкость в широкую белую кружку, беру еще один стакан крови и иду в офис. Я открываю ноутбук и начинаю писать. Вот это всё. Чтобы в последний раз отправить письмо тебе, Артур. Зачем? Чтобы отпустить всё? Я не знаю. Да и какая разница? Мне нужно это и всё. Я хочу, чтобы ты знал, что произошло со мной… И чтобы ты знал, что у меня всё хорошо. Что моя история закончилась хорошо. Я понимаю, что будет нечестно требовать от тебя, чтобы ты испытывал только лишь радость. Но я прошу, я очень прошу, не думай обо всём этом — о том, что могло бы быть. Я ведь знаю, как ты любишь погружать в подобные рассуждения. Да, я уже не куплю новое теплое пальто, не примерю длинные платья для высоких женщин, не увижу тебя. Но ты всегда был рядом со мной, в моем сердце, в памяти, в мыслях.

«Maybe, it was all too much, too much for a man to take. Everything is bound to break sooner or later, sooner or later»…

Да, я была больна… но убивало меня не это. И даже не те омерзительные слухи, которые прилипли ко мне и жгли моё сердце как кипящий кисель — гортань. И даже не горькие сожаления о страшной ошибке, которую я совершила. Нет… Я была одинока. Здесь, на этой проклятой песочной земле я была бесконечно одинока, а когда Рема приходила ко мне в гости, была одинока в два раза сильнее. Надежда ускользала из моих рук, как песок — раскаленный песок пустыни, обжигающий кожу.

Тот вечер, ты помнишь? Тогда у меня ещё горели глаза, я убеждала тебя, что мы не можем всё бросить, что это не правильно, или… что за бред я несла, ты помнишь? Ὰртур, Артур, прости меня, я всё перепутала! Я была так уверена, я действительно так свято верила в то, что путь, по которому мы шли — это наша судьба, и что дела, которые мы делали — наше предназначение, что смысл нашей жизни — это именно те самые исследования, которые мы проводили. Отчасти я была права, ведь глупо отрицать, что нас свела судьба, и что именно благодаря Пустыне мы встретились, а, значит, оказались (мы оба!) в нужное время в нужном месте. Подумать только, в целой Вселенной…

Со временем во мне росло сомнение. Я стала смотреть на происходящее вокруг со стороны, и тогда я начала сомневаться. Я всё чаще думала о том, что нужно было бросать всё к чёрту, не возвращаться обратно, больше никогда даже близко не подходить к червоточине, а сбежать, открыть бар — и жить долго и счастливо. А потом я окончательно поняла — это конец, мы никогда больше не увидимся. У нас был один единственный шанс. И я всё испортила…

Это началось, когда я участвовала в работе над проектом по сверхпроводящим кубитам. Не спрашивай, как они затесались в отдел экзопланет. Я просто подумала: «За что?» и принялась за температурную стабилизацию. Но работа не шла. Пресловутое «за что» медленно, но верно, превращалось из брошенного на ветер междометия в нечто более осознанное, оно привлекало моё внимание, а затем стало просто отвлекать меня от работы. В конце концов, сконцентрироваться на работе стоило мне невероятных усилий. Я перешагивала через себя, подавляя в голове какой-то голос, постоянно твердивший: «Что ты делаешь? Это абсурдно! На что тратишь свою жизнь? Хочешь сказать ты об этом мечтала? Мечтала о чём, вот об этом?» и даже если я и правда, действительно об этом мечтала, я не могла ответить «да».

Я перестала понимать, что вообще происходит, это отделяло меня от реальности. Я отслаивалась от неё, как защитная плёночка от экрана нового смартфона, только вот настоящий, неприкрытый экран оказался вовсе не красивым и блестящим, а покоробленным и неприглядным, и только эта плёночка восприятия — моих личных розовых очков, могла сделать его ещё более-менее.

Однажды мне пришло письмо от одной старой знакомой. Я сидела в своём кабинете, разбирала какую-то теорему. Было уже довольно поздно, и у меня уже почти не было сил, но я хотела покончить с этой теоремой, несмотря на то что чувствовала, как мой мозг отказывается думать. Уследить за нитью рассуждений было невероятно сложно, символы стали простой формальностью, набором закорючек, отказываясь складываться в логическую цепочку. Я решила отвлечься и проверить почтовый ящик. Она спрашивала, как у меня дела, и не хочу ли я встретиться. Сперва я прочла письмо очень бегло. Слова проходили мимо моего сознания, и я была почти уверена, что это всего лишь сон. Но даже если это был сон! Она написала, что работает танцовщицей в клубе Асайлум.

Я вдруг поняла, что существуют люди, которые даже не знают, что такое кубит или экзопланета, и они даже никогда не слышали таких слов, и это не мешает им быть счастливыми. Эта мысль поразила меня до глубины души. Мысль о том, что ни кубиты, ни экзопланеты, не сделали меня счастливой. На письмо я так и не ответила.

Что об этом теперь говорить? Мы всё