– Андрей, у тебя все нормально? – из-за двери послышался голос Перельмана и его приближающиеся шаги. Санитар как раз возвращался из спецблока, куда отвел Суржикова – а тут такой грохот!

– Все в порядке! – Андрей не узнал своего голоса. Хриплый, наполненный страданием, он больше подходил каторжнику или замученному гребцу на галерах после изнурительного дневного перехода под бичом надсмотрщика. – Все в порядке! – повторил он еще раз, садясь на стул и прикрывая телом валяющуюся на полу подзорную трубу. Еще не хватало, чтобы Перельман начал интересоваться, что это такое! Не удержится и разболтает всей больнице, что Корявый подсматривает за девушками в женском туалете, да еще и в рабочее время!

* * *

Дверь открылась, и появился санитар. Он подозрительно оглядел помещение, словно хотел сам удостовериться, что на территорию клиники не высадился спецназ американских морских котиков, замысливших теракт. – И впрямь, всё нормально! – на лице Перельмана проступило разочарование, – а я думал, ты шутишь!

– Знаешь, Гриша! – Андрея разобрала лютая злоба, и он еле сдержался, чтобы не плюнуть в Перельмана, – иногда мне кажется, что ты слишком много общаешься с пациентами – слишком тупой! Но все равно, спасибо! А теперь, пожалуйста, дай мне немного побыть в одиночестве!

– Понимаю! – Перельман одобрительно наморщил лоб, – подумать – оно никогда не вредно! Но если начнешь о девках, позови меня, я тут недалеко – за дверью!

– Ладно, ладно! – Андрей угрюмо кивнул, превозмогая тянущие позывы снизу. – Только это мне сейчас и остается! Думать! А вдруг навсегда? – невыносимая мысль пронзила его насквозь, – а вдруг я теперь инвалид, кастрат Фаринелли? Вдруг страшное падение навсегда закрыло для меня лазейку насладиться женским телом?

Андрей весь покрылся крупными мурашами, желудок свело, в глазах потемнело. Перспектива одинокой жизни разворачивалась нешуточная. Ведь девушке не расскажешь, что ранен на колчаковских фронтах, и поэтому там – высокопрочный протез из легированной стали!

Было отчего зарыдать, и Андрей, недолго думая, пустил слезу. Она выкатилась из правого глаза и застряла где-то в кожаных складках шеи. Андрей закрыл глаза и представил себя в гробу – рядом выстроился весь персонал клиники, и лично главврач читает по бумажке отходную:

– Сегодня от нас ушел исключительной честности человек! Несмотря на свою непрезентабельную фамилию, он любил кошек, ценил женскую красоту и сдавал нормы ГТО строго один раз в два года! И по службе нареканий у него не было, поэтому вся наша больница с грустью восприняла весть о его кончине! А теперь, товарищи, каждый из вас пусть выйдет и скажет что-нибудь хорошее Корявому А.И. напоследок!

– Подождите, я не согласен вот так скоро уйти! – Андрей поднимается из гроба, все с ужасом смотрят на него и с криками: «Зомби, насяльника!» начинают разбегаться врассыпную. А он машет им вслед костлявой рукой и сам себе декламирует пронзительную эпиграмму:

Жизнь закончена, увы!

Не видать ни сумы, ни тюрьмы,

Не видать ни ласки, ни детей,

Погиб Андрей, любитель бл…ей!

Сгубили мужика

Ни скука, ни тоска,

Ни водка, ни пиво,

Ни желание жить красиво,

Сгубил тяжелый перископ!

Хоп!

Прямо с утра

Поджидала беда:

Падение первое – в автобусе, нервное!

Падение второе – о батарею головою!

Падение третье – наверняка,

Раз, и на белом свете

Нет мужика!

Андрей смотрит – все уже далеко. И даже крики испуганных сотрудников почти не слышны, и только громкое повторяющееся эхо помнит еще слова Андрея. И он ложится обратно в гроб и засыпает – уже навечно!

Из состояния клинической смерти Андрея вывел все тот же бодрый рык Перельмана. В коридоре зазвонил дежурный телефон, и, выслушав кого-то, санитар принялся громко и грязно ругаться в трубку, требуя у невидимого собеседника прибавки жалования. Потом отключился и снова вломился в смотровую.

– Андрюха, представляешь! Звонила эта грымза Кирпичная и объявила, что в субботу всем без исключения надлежит явиться к девяти утра! Типа, субботник, нужно рыть канаву под Интернет-кабель! А кто не придет, тому строгача и запись в трудовую! И еще две неделе на подсобных работах у Шимана!

Шиман был владельцем частного фермерского хозяйства в Подмосковье, а заодно и лучшим другом больничного администратора Кирпичной Виктории – по совместительству одной из семи любовниц главврача. Их так и называли – «Неделькой». Кирпичную пользовали по четвергам.

В ее активе имелся шикарный бюст, обтянутые лосинами крепкие ляжки и пронзительный с бесовщиной смешок, которым она пугала персонал во время занятий сексом в комнате отдыха. В такие моменты на информационном табло на двери зажигалась яркая надпись: «Не беспокоить! Идет совещание!» Предполагалось, что никто ни о чем не догадывается, однако никакие запертые двери не могли заглушить звуковой фон, сопровождающий искомое «совещание».

Уж не известно, кто кого больше имел, но после посещения комнаты отдыха, Кирпичная выходила оттуда, пребывая в благости и в приподнятом настроении, и поэтому аж до вторника забывала о подшефных бедолагах– сотрудниках. Зато во вторник она вновь начинала испытывать потребность в дополнительном стимулировании, а поскольку до четверга было еще далеко, срывала свой темперамент на всех подряд, придумывая новые и новые трудовые повинности.

– Это ж надо! Рыть канаву! Всё, решено! – Перельман скакал вокруг Андрея, как сайгак, – буду писать на нее в Главк, пускай шлют комиссию!

– Сядь, не мелькай, Гриша! – очнувшись от кратковременной клинической потери самоидентификации вследствие шокового состояния, Андрей обнаружил, что боль почти ушла (он даже может прикоснуться к ушибленному месту), и так возрадовался возвращению к жизни, что был готов заступиться даже за Кирпичную, чья противная рожа и его бесила до чрезвычайности.

– Тут, главное, не торопиться! Не пыли, до субботы еще далеко, а там видно будет! А вдруг она говорит от имени, и ты просто подставишься? Что тогда?

Простые и незамысловатые доводы Андрея подействовали на Перельмана отрезвляюще – как ушат холодной воды. Он в момент побледнел, прислонился к стене и сполз вниз на корточки.

– Дельный ты мужик, Андрюха, хоть и молод не по годам! Прав ты, наше дело десятое – санитарское, скажут пахать, будем пахать, скажут рыть, будем рыть, а скажут съесть Кирпичную, так и это сможем! С кетчупом! – Перельман плотоядно облизал губы, мгновенно став похожим на вурдалака из старых отечественных фильмов. – Как ты думаешь, она вкусная?

– Не! – уверенно протянул Андрей, – с таким мерзким характером о неё только зубы сточишь! Покуришь?

– А то! – Перельман явно обрадовался и цепко схватил протянутую ему сигарету, – а что это у тебя за труба на полу валяется? Вроде, раньше не было!