– Пока. Она еще потребует гонорар. Навернякаждет, что ты позвонишь ей, начнешь благодарить. Вот тут ясновидящая и…

– Жаклин не оставила номер телефона, –возразила Эмма.

– Она предполагает, что ты ей сделаешьрекламу, – не сдавалась я. – Во Флоридос приезжают олигархи, и если не они, токакие-нибудь их глупые Ниночки с удовольствием миллионы за гадание отвалят.Жаклин владеет гипнозом, внушила тебе: ты возьмешь медальон и все вспомнишь. Датолько это сон разума, порождающий чудовищ! Трансовое состояние сознания! Бред!Глюк!

– Нет, Вилка, – грустно протянула Эмма. – Уменя в последнее время возникали вопросы, но ответов я не находила. А сейчасвсе детали совпали. Как будто в голове что-то щелкнуло, и картинка сложилась.Эмма погибла в катастрофе, а по завещанию Анны Львовны, если дочь умрет, всеимущество переходит в руки дальней родственницы. Анна Львовна былапредусмотрительна, заставила дочь тоже составить завещание и настояла, чтобы внем не было упоминаний об Антоне. Грызла Эмму, плакала, шантажировала своимплохим настроением, говорила, что страдает от непослушания неразумной, неразбирающейся в мужчинах доченьки… Короче, Эмма выполнила волю мамы. И что жеполучилось? Автокатастрофа, Эмма погибла! С чем остается Антон? На тот моментдача еще была не продана, мы ехали как раз на встречу с покупателями. Значит,каюк его мечтам о бизнесе. Недвижимость, коллекция, – все утечет на сторону.Антону была нужна Эмма! Вот почему он нас переодел! Боялся, что я очнусь искажу: «Меня зовут Софья». Нет, он все хорошо просчитал. И сумел внушить мне,что я – Эмма. Мало ли кто увидит обгоревшую – санитары, врачи… В какой одеждебыла пострадавшая? Ах в оригинальном платье? А оно было именно у Эммы.

– Ладно, – сдалась я, – пусть так, Эммаумерла. Антон бросил тело жены в огонь, чтобы скрыть следы. Но! Во-первых,такой поступок говорит о не очень-то нежных отношениях в семье. Во-вторых, твоиожоги были очень серьезными, никто не мог дать гарантии, что ты выживешь. Глупостроить расчет на столь зыбком фундаменте.

– Не знаю, – прошептала Эмма, – у меня нетответа на вопрос, почему он не подумал о моей смерти. Единственное, чтоприходит в голову, – стресс. Антон после аварии был не в себе, вот ему ипоказалось, что лучший выход – «обменять» нас.

– Как же это сошло ему с рук? – поразилась я.

Эмма вынула сигареты, посмотрела на них ибросила пачку на стол.

– Да элементарно! Вот как он мог рассуждать:мать Софьи умерла. Отец, правда, жив, но находится в греческой тюрьме пообвинению во взяточничестве. Эмма тоже не имеет родственников. У нее естьтолько он, муж, который утверждает: вот моя жена, жертва аварии. По какойпричине люди должны ему не верить, а?

– И все же риск был велик, – вздохнула я. –Вдруг бы кто-нибудь заподозрил неладное?

Эмма сдернула с головы косынку и сняла очки.

– Да кто же узнает меня в таком виде, а?

Мой взгляд скользнул вниз, на небольшие, вбелых носочках, ступни женщины.

– Понимаешь, – продолжала Эмма, – пока я,выйдя из комы, лежала в больнице, всем – и мне, и окружающим – было непонятно,зачем Антон так старается, ночи и дни просиживает в палате. Ведь необходимостив его присутствии уже не было. Теперь мне ясно: он вдалбливал в голову выжившейСофье чужую жизнь. И ведь мне действительно стало казаться, что я вспоминаюнекие детали. Но сейчас я сообразила: мы же были очень близкими подругами, ичасть прошлого у нас с Эммой общая: дни рождения, походы за город, ночевки другу друга дома… Все проблемы с родителями, арест Константина Калистидаса мы с нейобсуждали. Да я и сегодня могу описать, как гроб с телом Анны Львовны уезжает впечь крематория… Но ведь около покойной стояли и Эмма, и Софья. Чьивоспоминания всплывают из тьмы? Кстати! После того, как меня вернули из клиникидомой, Антон перестал заходить в спальню. Ну… понимаешь?

Я кивнула. Эмма снова села на пол и обхватилаколени руками.

– Я сначала решила: муж боится сделать мнебольно. Потом пришло понимание: я урод. То есть настолько страшна внешне, чтоАнтон лишний раз видеть меня не хочет, не говоря уже о близости со мной. Носупруг остался заботливым – приводил гостей, ходил со мной в театр. Почему?Ответ ясен: ему были нужны деньги Эммы. А любовь к Греции, откуда она у меня?Антон говорил, что Эмме нравилась древняя Эллада. Но ведь она ей не родина!Когда же я привезла урну с прахом и вышла из самолета… Не передать словами моеощущение: я дома! В общем, сегодня клубок размотался – я Софья. Стопроцентно.Имеется четкое доказательство – ожившие воспоминания.

– Послушай, – устало сказала я, – кроме того,что я пишу детективные романы и мало-мальски умею складывать пазлы, я былаженой мента и очень хорошо понимаю: никакие воспоминания доказательством неявляются. Улики – да, размышлизмы – нет. Нужно сделать анализ ДНК, и проблемаисчезнет.

Эмма заморгала.

– Это как?

– Возьмут образец твоей слюны, сравнят спробами предполагаемых родственников, и станет видно, кто кому кем приходится.

– У Антона слюну придется брать тайком, –оживилась Эмма.

– Поспелов тут ни при чем, – улыбнулась я.

– Ты же сказала: нужен близкий человек, –занервничала хозяйка виллы.

– Муж и жена не имеют общих генетическихкорней. Для сравнения пригодны мать, отец, брат, сестра, в том числедвоюродные, троюродные, – перечислила я.

Эмма вздохнула:

– Мама давно на кладбище.

– Иногда образец берут из могилы, – осторожнодобавила я. – Конечно, я не являюсь экспертом, но слышала о такой возможности.

Поспелова заморгала.

– Оливию кремировали. Анну Львовну, кстати,тоже.

– Константин Калистидас! – осенило меня. – Намхватит его. Если ваши ДНК совпадут – он твой отец. Если нет, значит, ты – Эмма.

Моя собеседница прикусила губу.

– Не получится, – пробормотала она.

– Но почему? – удивилась я. – Да, он в тюрьме,но можно объяснить властям эксклюзивность ситуации…

Эмма нахмурилась.

– Оливия и Константин Калистидасы удочерилиСофью, когда ей была всего неделя от роду и не скрывали сего факта. Софьязнала, что ее оставили в роддоме, но никогда не комплексовала по этому поводу.

– Здорово, – бормотнула я, – вот только ДНК нес чем сравнить.

– И не надо, – прошептала Эмма. – Есть моивоспоминания. Самое главное – все объясняющие!