— Блестяще, Кейн, — похвалил Тарквин. — Можешь также чуть подразнить ее, прикинувшись, будто равнодушен к ней, — она от этого только заведется. А затем настанет время благородного поступка.

Он повернулся к Кейну за подтверждением.

— Точно так.

«Благородный поступок», — записал Себастьян и обратился к собеседникам:

— Но я не знаю, что это означает.

— Пригласите ее на вальс и не принимайте отказа.

— Купи ей подарок. Бриллианты.

— Банально. Лучше изумруды или рубины.

— Или сапфиры.

— Или собачку. Очень хорошо срабатывает.

— Выручи ее из какой-нибудь неловкой ситуации.

— Или спасите.

— Например, вырвите из лап разбойников.

— Наймите в конце концов «разбойников».

— И она будет готова упасть в твои объятия.

— Что бы вы ни сделали, — подвел итог Кейн, — вы должны быть уверены, что она именно этого хочет или именно в этом нуждается.

— И удачи тебе угадать — что.

— Я уверен, вы легко чего-нибудь добьетесь.

Себастьян перестал записывать и поднял руку:

— Постойте!

Оба приятеля поневоле замолчали.

— Есть одна проблема. Все эти планы предусматривают, что я встречу даму, о которой говорил… ну, где-нибудь. Вы упомянули бал. Но даже если бы я хотел попасть на бал, меня на него никогда не пригласят.

— Себастьян, — мягко сказал Тарквин, — давай, я тебе кое-что объясню. Ты теперь лорд. Более того, ты — двадцатишестилетний неженатый лорд. Ты не хромаешь, у тебя целы все зубы. Не забывай и об угольной шахте. Если ты пожелаешь быть приглашенным на любой прием, ты просто должен дать знать об этом, и приглашение придет. И оно придет без всяких усилий с твоей стороны. Я уверен, что все хозяйки лондонских салонов уже выяснили, где ты живешь.

Представив себе толпу женщин, стучащих в его дверь и размахивающих карточками с приглашениями, Себастьян ощутил настоящий шок. Не слишком ли дорогая цена за то, что Диана Фэншоу удостоит его своим вниманием?

На этот вопрос был только один ответ.

— Вряд ли я смогу быть душой компании, — робко произнес Себастьян и с трудом сглотнул.

Тарквин буквально согнулся от смеха.

— Первым шагом твоего превращения должна стать убежденность, что это необходимо; — сказал он, как только немного успокоился. — Тебе повезло с наставником. Я научу тебя искусству общения. — Себастьян кивнул. — И перестань бормотать.

— Я не бормочу.

— Да это ваш основной способ говорить с людьми, — произнес Кейн между приступами смеха.

— От этого бормотания придется избавляться, — предупредил Тарквин. — Леди предпочитают, когда к ним обращаются членораздельно.

Себастьян промолчал. Но предупреждающий взгляд Тарквина дал ему понять, что он вновь что-то пробубнил.

— Хорошо, Тарквин, — сказал он со смирением. — А что дальше?

— А дальше мы пойдем в столовую обедать и напьемся до чертей.

— Зачем?

Себастьян знал о женщинах немного, но даже ему было хорошо известно, что они резко осуждают пьянство. Он вспомнил, как мать начинала плакать, когда ее синьор приходил домой, шатаясь, и от него несло перегаром бренди.

— Считай, что это в последний раз, своеобразная тайная вечеря. А завтра отправимся к моему портному.

Портной Гарквина прислал новые костюмы через две недели.

— Я не испытываю ни малейшего неудобства. — Себастьян оглядел себя с удивлением. — Всегда думал, что в обтягивающей одежде чувствуешь себя неловко.

— Ничего подобного, — возразил Тарквин, который пришел домой к Себастьяну, чтобы проверить результат. — Ты что же думаешь, я всю жизнь горевал, нормально одеваясь? У тебя, Себастьян, просто мозги повернуты набекрень. Поэтому-то и одевался годами как огородное пугало.

Себастьян пожал плечами, продолжая удивляться, что может двигаться в сюртуке, надевая который он потратил немало сил. Он повращал торсом и удивился, что не подозревал, какие у него широкие плечи и грудь.

— Я всегда предпочитал свободную одежду. Но сейчас я себя нормально чувствую, пусть даже сюртук слишком узкий.

— Он не узкий. Просто сшит по тебе, и сшит большим мастером.

— Но это, наверное, не совсем удобно, когда не можешь одеться без посторонней помощи. Нет, я не жалею, что нанял вас Симкинс, — вежливо добавил он, обращаясь к своему новому слуге.

Тарквин потратил много времени на уговоры, не говоря уже о приличной сумме, которую заплатил, чтобы заставить Симкинса уйти от прежнего хозяина. Несомненно, Симкинс, как и портной, был мастером своего дела и заслуживал уважения.

Себастьяну и в голову не могло прийти, что когда-нибудь он будет платить слуге за год сумму, эквивалентную цене книги, напечатанной Кэкстоном, но Тарквин убедил его в целесообразности такого поступка. И Себастьян послушно согласился. Он целиком сосредоточился на задаче превратиться в светского человека. Так же целеустремленно он вел себя, когда в свое время решил освоить верховую езду. Отменным наездником его заставило стать пренебрежительное отношение Блейкни. А своим новым желанием он, по сути, обязан нынешнему гостю.

Когда Себастьян чего-либо сильно хотел, его не могли остановить ни трудности, ни деньги. И он всегда достигал цели.

— Неплохо, — сказал он, осмотрев себя в зеркале, наклоняя его туда-сюда.

Это зеркало в полный рост тоже было новым приобретением, и доставили его в тот же день, когда в доме появился слуга. Кроме пальто из тонкой темно-серой шерсти, на нем были светло-серый шелковый жилет, отливающий серебром, и брюки, заправленные в высокие, до колен черные сапоги. Новая обувь, на его взгляд, была особенно хороша. Запах тонкой кожи напоминал ему о дорогих переплетах его книг. Ему также нравилось, как касается кожи батистовая сорочка. Единственное неудобство доставлял жесткий, как картон галстук, который Симкинс обернул вокруг шеи и завязал изящным узлом, следуя указаниям Тарквина. Себастьян подумал, что через несколько часов все предметы одежды немного обомнутся и не будут доставлять неудобств.

— Ты должен менять сорочку несколько раз в день, — сказал Тарквин, словно прочитав мысли Себастьяна.

Боже, сколько же сил будет уходить на эти одевания и переодевания!

Себастьян взглянул на лучшего друга, который сидел, небрежно закинув ногу на ногу. Внимание Тарквина к своей внешности всегда вызывало у Себастьяна легкую насмешку. Он знал, что Тарквин удовлетворил свое тщеславие, когда свет признал, что лучше его не одевается ни один лондонский франт. И был даже в чем-то рад успеху друга. Сейчас он испытывал своего рода уважение, узнав, скольких усилий стоил Тарквину его триумф. Себастьян вновь повернулся к зеркалу и совершил открытие.