Суд над большевистской думской фракцией оставил Ленина у разбитого корыта в смысле партийной работы внутри России. Дабы эффективно компенсировать потери вовне, он стал упрочивать свою зарубежную базу. 27 февраля — 4 марта он созвал имеющихся под рукой друзей и товарищей на встречу под громким названием «конференция заграничных секций РСДРП» в Берне, в гостинице «Швайцербунд». Его жена и возлюбленная, подручный Зиновьев, связник Каспаров, друг Шкловский, пограничный курьер краковской поры Крыленко, русский партийный товарищ Бухарин, хранивший личную преданность ему, несмотря на серьезные расхождения во взглядах, и еврейский приятель Моисей Харитонов из Цюриха служили представителями Бернской, Лозаннской, Цюрихской, Женевской, Парижской и Лондонской секций партии, решая «важные» организационные вопросы, в том числе о выборах комитета «Заграничной организации» большевиков. На основе «манифеста ЦК, напечатанного в № 33» «Социал-Демократа», они приняли резолюции конференции[1781], причем Ленин прямо заявил о намерении «отложить» вопрос о лозунге «Соединенных Штатов Европы», чтобы в первую очередь сосредоточиться на борьбе за «поражение царской монархии», — первый признак корректировки всеевропейской революционной программы «Тезисов» ради смягчения недовольства его хозяев. «Победа России, — разъяснял он, — влечет за собой усиление мировой реакции, усиление реакции внутри страны и сопровождается полным порабощением народов в уже захваченных областях. В силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом». В резолюциях признавалось, что организация рабочего класса на текущий момент «сильно разбита», но, тем не менее, революционной демократии ставилась задача «как в случае быстрого темпа революционного развития, так и в случае затяжного характера кризиса» продолжать «длительную, повседневную работу», не пренебрегая «ни одним из прежних методов классовой борьбы». К таковым относились, помимо отказа голосовать за военные кредиты и полного разрыва с политикой «национального мира»: создание нелегальных организаций всюду, где вследствие военного положения отменены конституционные свободы; поощрение братания солдат воюющих стран в траншеях и вообще на театрах военных действий; поддержка любого рода революционных массовых выступлений пролетариата. Пацифизм и лозунг мира резолюции отвергали как опасную иллюзию, категорически отрицая возможность «так называемого демократического мира без ряда революций».

Посвященный в дела конференции наблюдатель Александр Кескюла с энтузиазмом уведомил германского посла Ромберга о новом большом успехе своего русского фаворита. Ромберг 14 марта «строго секретно» передал сообщение эстонского осведомителя рейхсканцлеру[1782], сопроводив его не менее оптимистичным комментарием: «Его сведения из русских революционных кругов звучат все отраднее. Согласно им, дней 8 назад в Берне состоялся целый тайный съезд 10 русских революционеров из Франции и Швейцарии под руководством небезызвестного Ленина, которые все кроме одного[1783] высказались за поражение России… На революционеров в России, среди которых Ленин все еще пользуется величайшим авторитетом, известие о его позиции произвело сильное впечатление; не меньше повлияет оно и на тысячи русских, живущих во Франции».

Ленин, по-видимому, нуждался в такой поддержке своей закатывающейся звезды, учитывая падение интереса военных ведомств к агенту, который не сумел с толком распорядиться обещанными вспомогательными войсками в России, потерял приверженцев и к тому же не устоял перед искушением распространить свою программу революционизирования на центральные державы, то есть собственных покровителей. Связанная с этим утрата доверия, должно быть, вызвала в феврале — марте 1915 г. кризис и переоценку статуса данного агента в соответствующих инстанциях Вены и Берлина. Она явно повлекла за собой если не немедленное прекращение, то, по крайней мере, значительное уменьшение поступавших ему субсидий от немцев, к которым присоединялись и австрийцы[1784]. Изменение статуса вылилось в резкое ухудшение бытовых и жилищных условий. История аренды жилья четой Ульяновых (теща Ленина умерла 20 марта 1915 г.) наглядно свидетельствует об их снижавшемся статусе[1785]. За время пребывания в швейцарской федеральной столице эта супружеская пара четырежды меняла квартиру. Первым ее пристанищем, еще при германском 1-м ВК, стал особняк-вилла семьи Амметер на Доннербюльвег, 11а (сегодня № 33). После перемен в руководстве ВК (14 сентября 1914 г.) Ульяновы «поздней осенью» переехали в одноквартирный дом рядовой застройки, принадлежавший фрау Рот-Цюсли, на Дистельвег, 11а. Приватного свободного пространства здесь было меньше, но они утешали себя тем, что живут на «маленькой, чистой, тихой улочке» рядом с Бремгартенским лесом. Дом на Дистельвег имел и другие преимущества: напротив жила Инесса Арманд, в нескольких шагах — Зиновьев с женой и сынишкой, в 20 минутах пешком — семья Шкловских. Однако «весной 1915 г.» Ульяновы по неизвестным причинам покинули такое хорошее место. Их следующий адрес — Вальдхаймштрассе, 66 (сегодня Блюменштайнштрассе, 17) — говорил о внезапной нехватке средств, которую подтверждают письма супругов с просьбами о деньгах и жалобами на дороговизну жизни. В этом четырехквартирном доме с менее привлекательными условиями чета сняла в субаренду квартиру у семьи фон Кэнель. Здесь их привычка жечь электрический свет днем приводила к ссорам с квартиросдатчицей, которые Ульяновы объясняли в том числе «ярко выраженным мещанством» швейцарцев. Доплачивать за пользование электричеством в дневное время они, видимо, не хотели или не могли себе позволить. Последний их установленный бернский адрес — пятиквартирный дом на Зайденвег, 4а (сегодня № 8), где Ленин с женой осенью 1915 г. сняли комнату в квартире фрау Шнайдер-Моргенталер. В письме друзьям Ленин подчеркивал, что нашел комнату с электричеством и ванной за 30 франков. Но даже небольшая квартирная плата, очевидно, не слишком помогала супругам сводить концы с концами. На исходе 1915 г. Крупская писала золовке: «У нас скоро прекращаются все старые источники существования… Надо думать о литературном заработке… Вопрос… о заработке его [Ленина] порядком беспокоит». Эти слова не только противоречат легенде о наследстве, которое якобы держало Ленина и Крупскую на плаву как во все время пребывания в Швейцарии, так и по возвращении в революционный Петроград; они также намекают, что Ленин больше не мог рассчитывать на гарантированные доходы.