После долгого молчания Люси кивнула.

– Ну хорошо. Но просто так стоять здесь тоже нельзя. Надо найти какое-то укрытие.

– У меня есть идея.

И Корделия начала спускаться с холма. Они очутились у подножия как раз в тот момент, когда солнце коснулось горизонта и равнина превратилась в огромную шахматную доску из теней и света. Вблизи стало ясно, что черные камни – не просто валуны, а фрагменты зданий, которые некая сверхъестественная сила унесла и раскидала по полю. Здесь были куски стен, плиты мостовой, даже перевернутый каменный резервуар для воды.

Корделия повела Люси к двум обломкам стены, которые, накренившись, образовали нечто вроде треугольной пещеры, открытой с двух сторон. Когда они приблизились, над головой у них пролетело какое-то существо. Эхо пронзительного крика разнеслось над равниной.

Это был крик гигантской хищной птицы.

– Быстрее, – прошептала Корделия, хватая Люси за руку. Едва они успели спрятаться под каменными плитами, как снаружи снова пронеслась тень, на этот раз совсем рядом, и массивные крылья коснулись земли.

Люси содрогнулась.

– Надо распаковать вещи, – сказала Корделия, – скоро будет совсем ничего не видно.

Люси, уже ничего не соображавшая от усталости, смотрела, как Корделия развязывает свой мешок и морщится от боли – когда они забирались в укрытие, она порезала руку о лезвие Кортаны, и тонкая царапина на ладони кровоточила. По крайней мере, это левая рука, подумала Корделия, торопливо доставая и разворачивая одеяло. Она сняла Кортану и прислонила меч к стене, потом нашла в мешке флягу с водой и морской сухарь; Люси тем временем извлекла свое одеяло и, дрожа, завернулась в него.

Было уже темно, и солнце должно было скрыться с минуты на минуту, после чего наступит кромешная тьма. Однако они не взяли с собой ни спичек, ни дров, а кроме того, огонь на этой черной равнине был заметен издалека и обязательно привлек бы внимание демонов. Корделия, спеша воспользоваться последними минутами перед заходом солнца, отвинтила крышку фляги и передала Люси кусок сухаря…

– Взгляни, – прошептала Люси, и Корделия только в этот момент обратила внимание, что, хотя солнце уже село, она видит лицо Люси. Их тесное убежище было освещено каким-то тусклым золотым светом. Обернувшись, она поняла, что источником света была Кортана. Эфес испускал тусклое свечение, словно угасающий факел.

– Почему меч светится? – удивленно спросила Люси, отламывая кусочек сухаря.

Корделия покачала головой.

– Не знаю. Не думаю, что кто-нибудь до конца понимает, какая магия скрыта в клинках кузнеца Велунда и что они могут делать.

Она чувствовала пульсацию в левой ладони, там, где остался порез. Как будто Кортана знала о ее ране, взывала к своей хозяйке.

Люси с задумчивым видом грызла сухарь.

– А ты помнишь, – заговорила девушка, – тогда, в детстве… Я сейчас стояла и смотрела вниз с обрыва, и я вдруг вспомнила… ну, ты знаешь. Как ты спасла мне жизнь. Помнишь?

Конечно же, она помнила. Как Люси споткнулась на тропинке у самого края утеса. Как она, Корделия, лежа на животе, держала подругу за руку над пропастью.

– Я так испугалась, – сказала Корделия. – Я боялась, что меня укусит пчела или что твоя рука выскользнет, что я не смогу тебя вытащить.

– Я знаю. Я могла умереть, но самое странное – я не боялась. Потому что ты держала меня. – Люси смотрела прямо в лицо Корделии. – Прости меня.

– За что?

– За то, что я не рассказала тебе… даже не знаю, с чего начать. Не рассказала о Джессе. Я поняла, что влюблена в него, и была готова на все, лишь бы вернуть его, лишь бы он снова стал по-настоящему живым. Я была готова даже на такие поступки, которых ты не одобрила бы. Например, сговор с Грейс. Мне нужно было сказать тебе правду. Я пыталась убедить себя в том, что Грейс не угрожает нашей с тобой дружбе. Но вот ложь… ложь угрожала. Мне было страшно, но это не оправдание.

– А что с церемонией парабатаев? – спросила Корделия. – Почему ты не рассказала мне о призраках? Я не понимаю.

– Я боялась, что ты сочтешь меня монстром, – очень тихо ответила Люси. – Когда я узнала, что Велиал приходится мне дедом… то почувствовала себя нечистой, недостойной. Я всегда считала, что церемония парабатаев – это самое прекрасное, что может быть в жизни, самое… доброе. Хорошее. Что она сделает нашу дружбу священной, как дружба моего отца и дяди Джема. Но когда я поняла, что меня коснулось влияние демона, то решила, что не имею права участвовать в священной церемонии. Я боялась, что, если ты узнаешь, ты откажешься, отвернешься от меня…

– Люси, – воскликнула Корделия, выронив сухарь. – Я бы никогда, ни за что на свете не отвернулась от тебя. Как ты могла подумать… неужели, по-твоему, сделавшись паладином Лилит, я превратилась в монстра?

Люси покачала головой.

– Конечно нет.

– Несложно спутать могущество и черты, присущие монстру, – вслух размышляла Корделия. – Особенно когда речь идет о женщине, потому что женщины, как это принято считать, не должны обладать ни первым, ни вторым. Но ты, Люси, – ты наделена могуществом, однако оно вовсе не чудовищно, потому что ты не чудовище. Ты использовала свои способности во имя добра. Для того чтобы вернуть Джесса, заставить Лилит перенести нас в Эдом. Ты спасла меня, когда я едва не утонула в Темзе. Ты утешала мертвых.

– О, Маргаритка…

– Позволь мне закончить. Люди боятся могущества. Вот почему Инквизитор так ненавидит твою матушку и старается под любым предлогом изгнать ее из Лондона. Велиал это понял и воспользовался предрассудками, царящими в Анклаве, людскими страхами. Но я готова защищать тебя, Люс. Я всегда буду на твоей стороне, и если призраки надумают появиться на нашей церемонии парабатаев, что ж… я приглашу их на чай.

– О боже, – пробормотала Люси. – Мне кажется, я сейчас заплачу… Но эта пустыня высосала из меня все соки, так что и слез не осталось. – Она потерла щеку. – Мне хотелось бы знать только одно. Почему ты не рассказала мне о своих чувствах к Джеймсу? Раньше, я имею в виду.

– Ты была права, Люс. Когда сказала, что я слишком гордая. Да, я была гордой – и сейчас остаюсь таковой… Я думала, гордость защитит меня. Я не хотела жалости, боялась презрения. Я не понимала, как ошибалась, пока не поговорила с Джеймсом. Только после того, как я услышала от него те же объяснения, те же оправдания насчет лжи о Грейс и браслете, я сообразила, что причиняю боль