Но особенно мне запомнился случай с директором Московского дома фотографии Ольгой Свибловой и куратором Музея современного искусства, чью фамилию я забыл, очевидно, по ненадобности. Помню только его прическу а-ля Малевич. В ту пору все обсуждали шумный перфоманс, устроенный в Питере группой «Война». Они белой краской нарисовали на разводном мосте, прямо напротив областного отделения ФСБ, огромный фаллос, который в ночной час, по расписанию, поднялся, как говорится, во весь свой нечеловеческий рост.

— Какая эстетическая отвага! — восхищалась Свиблова.

— А разве это не хулиганство? — сомневался я.

— Ну что вы! — уверял а-ля Малевич. — Это экшн. Настоящее актуальное искусство.

— Но ведь напротив ФСБ!

— И замечательно! Дерзость — главное в актуальном искусстве.

— А если нарисовать фаллос, скажем, на стене Музея академика Сахарова, тоже будет искусство?

— Нет, это будет хулиганство! — в один голос воскликнули оба, переглянулись и поняли, что попались.

— Но почему же? Объясните мне, бестолковому, да и зрителям заодно… — лениво попросил я.

— Остановите съемку! — потребовала Свиблова.

— Почему же?

— Мы неточно выразились.

— А по-моему, как раз очень точно!

— Это надо перезаписать.

— Нельзя. Мы работаем в режиме прямого эфира.

— Мы требуем.

— Я отказываюсь.

После долгих препирательств Свиблова и а-ля Малевич подхватились и побежали наверх к руководству. Я давно заметил: чем прогрессивнее творческая интеллигенция, тем больше она любит бегать к начальству. Минут через пятнадцать появилась редакторша, неся в благоговейно вытянутой руке мобильник.

— Юрий Михайлович, — услышал я в трубке смеющийся голос главного. — Перезапиши, я прошу, они же всю передовую интеллигенцию на ноги поднимут.

— Ладно. Но вопросы я задам те же, а они со своим фаллосом пусть как хотят выпутываются.

Выпутались. Мастера!

В таком режиме я проработал два телевизионных сезона, каждую субботу приходя в студию на Малой Никитской улице. Но в какой-то момент почувствовал, что одновременно писать книжки, редактировать «ЛГ» и бороться за здравый смысл на ТВ сил уже не хватает. Не мальчик все-таки. Когда я пришел к Шумакову, заранее предупредив о предстоящем серьезном разговоре, и попросил об отставке, он очень удивился:

— А я-то думал, прибавки к зарплате просить будете.

— Почему вы так решили?

— Обычно под «серьезным разговором» подразумевают деньги. А вы сбегаете! Почему?

— Нет, не сбегаю… — ответил я. — Просто устал…

— Вы первый на моей памяти, кто сам уходит из эфира. Заразная штука, как наркотики…»

В мае 2016 года исполнилось 15 лет, как Поляков заступил на пост главного редактора. Об этом шла речь в апрельском интервью Валерию Бурту, опубликованном на сайте «Свободная пресса».

«В. Б. В заключение вернемся к «Литературной газете». Как она переживает кризис?

Ю. П. Как и вся страна — нелегко. Но кажется, что самый крутой и опасный поворот мы прошли. Во всяком случае, хочется в это верить.

В. Б. Почему вы перешли на новый, небольшой формат?

Ю. П. Здесь есть несколько причин. Во-первых, это дань традиции — такой формат был у первых номеров «Литературной газеты», которые редактировали Дельвиг и Пушкин. Во-вторых, это удобнее для читателей. Скажем, газету можно раскрыть в часы пик в переполненном транспорте. Ну и еще, конечно, чуть-чуть на бумаге экономим… Внешний вид, безусловно, важен, но главное в газете — содержание. Об этом мы говорим на каждой редакционной летучке. И, как водится, готовим «гвоздь» номера. А лучше сразу несколько. Недавно за такой гвоздь — острый материал об открытии в Екатеринбурге «Ельцин-центра» — меня едва не сняли с работы… Материал назывался «Мумификация позора». Дальше рассказывать?

В. Б. Не надо! Спасибо за беседу…»

* * *

Роман «Гипсовый трубач» застопорился, но творческий процесс у писателя Полякова шел своим ходом, несмотря на дополнительные нагрузки и перегрузки: на время отложив роман, он писал пьесы, инсценировки, повести, статьи. Продолжил тему семьи, успешно начатую романом «Замыслил я побег…» и разработанную не только в прозе, но и в драматургии, о чем речь пойдет в заключительной главе.

В 2001-м в журнале «Смена» вышла повесть «Возвращение блудного мужа», которая по аналогии с притчей о блудном сыне подразумевала вполне конкретный сюжет: уход мужа из семьи в попытке создать новую, внезапное прозрение и скорое раскаяние. Автор так рассказывал историю написания повести в эссе «Геометрия любви»:

«…Закончив «Побег», я решил, что закрыл, как говорится, «семейную» тему, и сел сочинять маленький рассказ, сюжет которого мне подсказал один забавный эпизод. Как-то раз меня пригласили на ТВ — поучаствовать в «Большой стирке» Андрея Малахова, только-только появившейся тогда в эфире. В этом треп-шоу, если помните, участники какого-нибудь житейского конфликта на глазах миллионов зрителей бурно, чуть не до драки, обсуждали свои кухонно-постельные проблемы, а приглашенные эксперты потом оценивали ситуацию и давали семейно-бытовым супостатам мудрые советы и рекомендации по примирению.

Такими экспертами в тот раз оказались певец Валерий Меладзе и я. Мы, сидя в закулисной засаде, с возмущением следили по монитору за семейной драмой — ее содержание прочитавшим повесть «Возвращение блудного мужа» известно. Мы дружно возмущались наглостью разлучницы-секретарши, а потом вышли к публике и принялись искренне наставлять участников скандала на путь истинный. Лично я сказал какую-то прочувствованную речугу о мужской доблести, которая сводится к тому, чтобы сохранить брак любым способом, чуть ли не ценой собственной жизни. Страсть к стилистическим красотам иногда заводит писательское воображение туда, куда самих литераторов палками не загонишь!

И лишь после съемки, избавляясь от телемакияжа, мы со знаменитым певцом вдруг с изумлением обнаружили, что нас надули самым незамысловатым образом: в гримерку шумно ввалилась вся компания имитаторов: и брошенная жена, и закобелившийся супруг, и нахалка-секретарша, и проклявший отца сын… Живо и профессионально они обсуждали, насколько удачно им удалось заморочить публику. Такие подставы тогда были еще внове, и мы с Меладзе попались: вместе с миллионами простодушных невольников телеэфира приняли неузнаваемых актеров за жертвы реальной семейной драмы. Оставалось проклинать свое простодушие, оставшееся в наших искушенных мужских душах, вероятно, еще с пионерских времен! Рассказ, навеянный этим конфузом, как вы догадались, разросся в повесть. И снова, к недоумению автора, оказался историей мужчины, пытающегося уйти от жены к любовнице. Только на этот раз в лоно семьи его возвращает нравственный катарсис, пережитый во время треп-шоу. Такая зацикленность на одной проблеме меня несколько озадачила, но я смирился, ибо давно уже понял: на самом деле не писатель выбирает тему, а тема выбирает писателя».