Хороводы и свадебные обряды разрешают недоумение и проясняют смысл выражения. Свадьбы также играют, но это уже полное сценическое представление с начала до конца, со сговора до венца. Здесь одними песнями и объясняется символическое значение многочисленных обрядов, как бы в оперном представлении.

Чтобы петь известную всему русскому миру и даже излюбленную петербургским людом, подгулявшим дома и катающимся по Неве, волжскую разбойничью песню «Вниз по матушке по Волге» – надо всему хору сесть на пол в два ряда, друг против друга. Надо, покачиваясь с боку на бок, прихлопывать в такт в ладоши. Это значит бить по воде веслами и плыть. Между рядами, со сложенными на груди руками по-наполеоновски, ходит, нахмурив брови как возможно страшнее, сам разбойник-атаман. Временами песня прерывается, и он начинает разговор со своим есаулом. Последний, по приказанию атамана, повертывается во все стороны и, приставив кулак к глазу, высматривает косную купеческую лодку. Поговорят и опять поплывут, то есть продолжают песню и хлопанье в ладоши с покачиванием из стороны в сторону. В таком виде песня, в форме театрального представления, играется на Святках ряженными в красные рубахи и плисовые шаровары, и за это действо, в вознаграждение за сценическое удовольствие, полагается угощение. В хороводном Воробушке один в кругу показывает, как девицы ходят: «Они эдак и вот так, они так и вот этак…» Показывает, кстати, воробушек и горбатых и хромых, и бояр и купцов и т. д. В старинных хороводах (отчасти теперь полузабытых и даже изуродованных) можно было видеть представление полной деревенской свадьбы, с выбором невесты и отдельно жениха, с последующими семейными раздорами и расчетами. В святочных песнях изображалась в келье молодая черничка и строгий игумен. Сеять просо – тоже играть песню, то есть разыгрывать заключительную сцену похищения невест, драматический бытовой эпизод. На перечислении большинства таких хороводных песен можно самому устать и утомить читателя. Безуспешно истомились на том же деле и благочестивые ревнители веры, искоренители языческих обрядов – проповедники живого слова и составители Кормчей книги, воспрещая дьявольские песни с бесовскими игрищами.

Таково положение песенного дела в Великороссии. В Белоруссии то же самое: есть женитьба Терёшки, и старец с молодой женой, и выдача девицы за немилого, и мак на горе – и опять много таких песен, которые требуют сценического представления, того, что в той стране называется танóк (пляска, танец). Когда зажинают и когда отжинают, совершаются полные священнодействия, сопровождаемые целым циклом песен, которые и приурочиваются к обычному времени, и играются только тогда, и ни за что ни в какое другое время года. Даже записи их со слов знающих затруднены именно тем, что как же можно сказывать и записывать на слова сухую и непонятную песню, когда ее нельзя изобразить или сыграть, то есть объяснить известного рода представлением при участии более или менее значительной труппы действующих лиц. Когда пир, тогда и песни – самое легкое и к тому же веселое и приятное занятие: давно изведано и поведано, что песни играть – не поле орать.

С хозяина начинать

Таков обычай при угощениях водкой и всякими крепкими напитками на всем бесконечном протяжении православной Руси – похвальный обычай, требуемый вежливостью и приличием. Русская подлинность его и вообще древность происхождения сомнительны, как и обычай чокаться, заимствованный у европейцев. В старину на Руси пили круговую: из одной чаши мед, из одной чарки зелено вино, причем как будто даже вежливо было доказывать небрезгливость и побратимство, подобное из одной печи хлеб есть, из одной чашки щи хлебать и т. п. Чокались, то есть постукивали, тихо поколачивая хрупкими вещами, чокались кружками с давней старины, а с введения христианства чокались пасхальными красными яичками. Начали постукивать рюмками, стаканами и бокалами, когда принимались пить за здоровье друг друга, за присутствующих и отсутствующих, за умерших и имеющих родиться, за всех и за вся православныя христианы. При этом чокнутся и поцелуются, а стало быть, и побратаются, то есть подружатся братски навек. По этим поводам и та большая стопа, и та ендова, из которых поочередно пили, называлась братиной и побратиной.

Побратимство в старину, и в нашем народе, делалось не шутя и обставлялось важными обрядами: обыкновенно молились – в избе перед иконой, в чистом поле (как сказывают былины про богатырей) – на восход солнца либо на тельник (шейный крест). Затем обнимались и давали друг другу: зарок на вечную дружбу и клятву на взаимную помощь во всех подходящих случаях жизни. Затем менялись крестами и делались крестовыми, как бы родными братьями. Обычай этот твердо держался – не так давно и был свят и нерушим, как мы уже имели случай доказать и рассказать.

Обычай чокаться, между прочим, объясняют тем желанием, чтобы все пять чувств принимали участие при дружеской выпивке и пожелании здоровья и всяких успехов. Четыре чувства обязательно участвует, как зрение, обоняние, вкус и осязание. Недостает места для участия с товарищами пятому живому чувству – слуху. Чок в бочок его выручает, примиряет с прочими и оправдывает перед ними.

Удобно чокаться и побратимить в тех случаях, когда каждый свою чарку держит, из своей чашки пьет (как староверы-федосеевцы). Как же поступать, когда на всех одна чарка и наливает ее сам хозяин и подносит первому гостю? Всегда этот упирается, зная обряд и порядок, и охотно чванится, и притворно ломается, отстраняя наружной стороной кулака правой руки налитый сосуд, кланяясь и прося начинать с хозяина. Только старинные остряки улавливали тот момент, когда уламывался спесивый и протягивал уже руку: неожиданно и быстро опрокидывали они на лоб себе стыдливую рюмку, рассчитывая на скрытное, но несомненное легкое неудовольствие от шутливого обмана. Конечно, при этом всякий счел бы себе в обиду и, в лучшем случае, нашел бы неприличным, если хозяин наливал и потчевал его через руку, то есть оборотя кулак пальцами кверху.

Хотя чокаться и коренное русское (по звукоподобию) слово, но есть основание предполагать, что обычай начинать с хозяина – не старинный русский, а произошел в более поздние времена, – по крайней мере, в народе подслушана нижеследующая историческая легенда.

Петр Великий сидел раз в одной незнакомой компании и спросил соседа справа:

– Ты кто такой?

– Я – дворянин такой.

– А ты? – спросил он соседа слева.

Тот оказался таким же дворянином. А как спросил он третьего, то и получил в ответ, что тот не только не дворянин, а даже вор. Царь Петр отозвал того вора и сказал ему:

– Будь ты моим братом и пойдем