К примеру, рассказ о ночных бдениях Гитлера. На это я возразила, что со дня смерти Иосифа Виссарионовича прошла уже почти четверть века, выросло новое поколение — оно понятия не имеет об образе жизни тогдашнего вождя. Ефимов начал с жаром спорить! «Новое поколение знает очень много. Я дал книгу дочери-школьнице, она читала не отрываясь и все поняла».

Работу с редактором я вспоминаю как муку мученическую. Часами надо было сидеть напротив Красильщика и вести такие диалоги — он: «На этой странице пятая строчка сверху…» Я: «Ну и что?» Он: «Это правильно?» Я: «Правильно!» Он; «А седьмая строчка снизу?» Я: «Ну и что?» Он: «Тут лучше поставить точку. Впрочем, как знаешь…»

Так продолжалось много месяцев. Если бы на месте Семена был другой редактор (не старый знакомый, не сокурсник и не наш благодетель — а Семен и впрямь был нашим благодетелем), мы бы давно взбунтовались.

Мы с Д.Е. впали в сонную одурь. Отключились. В памяти долгий провал.

Очевидно, рукопись перепечатали. Младшие редакторы ее вычитали. Начальство подписало. Заказали обложку. Сдали в набор. Набрали. Залитовали.

Всего этого я решительно не помню. И вдруг страшное пробуждение. Мы с Д.Е. сидим в какой-то незнакомой комнате. Вокруг шкафы с папками. Красильщик то вбегает к нам, то выбегает в коридор. На его всегда унылом лице отчаяние. Надо подписывать «Преступника…» в печать. Все сроки прошли. А подписывать некому. Ефимов уже не директор. Остальные начальники уехали, ушли в отпуск, разбежались, исчезли с лица земли. Типография грозит рассыпать набор, если немедленно не получит резолюцию: «В печать». Чистой воды Кафка.

И тут из комнаты выбегает муж и через какое-то время возвращается вместе с немолодым человеком. Этого человека я тогда видела в первый и в последний раз в жизни. По словам мужа, после войны они вместе работали в Совинформбюро. Человек этот выходит на пенсию и готов подписать «Преступника…», если никто другой его не подписывает. Он только хотел бы сперва прочесть книгу… Но времени на это нет. Типография требует подпись немедленно. Наш камикадзе просит дать ему книгу хотя бы на полчаса, чтобы взглянуть на верстку, и через пять минут находит чудовищную ошибку. Не помню, какую именно. Но и впрямь чудовищную. К примеру, вместо «нацистский произвол» в книге написано «советский произвол». Муж набрасывается на меня: «Ты же сто раз это читала — и после машинки, и гранки, и верстку…» Он прав. Я читала книгу сто раз…

Но времени больше нет. И камикадзе, махнув на все рукой, подписывает «Преступника номер 1» в печать.

Тогда казалось, что это какая-то мистика. Теперь, три десятилетия спустя, понимаю, что мистики не было, а была обычная советская подлянка. Ефимова перебросили на другую работу, и никто не хотел подписывать эту книгу за него. Чего ради?..

После кафкианской сцены в издательстве «Преступник…» скоро вышел в свет. Это была довольно толстая, плохо сброшюрованная книжица в картонном переплете оливково-черного цвета. Как бы в камуфляже. Книжица, как водится, сразу же отделилась от авторов и зажила собственной, довольно бурной жизнью. Она стала бестселлером. И благодаря «неконтролируемому подтексту». И просто как первая в СССР монография о Гитлере. Ведь в «Преступнике…» без «украшательств» была рассказана биография Гитлера и дан свод сведений о его деяниях от прихода к власти в январе 1933 года до самоубийства в мае 1944 года. Ну и, видимо, какой-то шлейф «запретности», который тянулся за этой книгой, тоже сыграл свою роль.

Хотя, хотя… 1982 год был не 1968-й, когда мы «Преступника…» написали. И страна в 82-м уже была не та, и мы были не те. Все-таки в воздухе ощущалось наступление Больших Перемен. Советский Союз находился не только на пороге этих перемен, но и на пороге информационного взрыва. Лет через пять население постсоветского пространства захлестнул поток новых и старых книг. Все запрещенное, непрочитанное, выброшенное, как говорили в 1930-х годах, «на свалку истории», вдруг стало доступным, вошло в дома простых граждан. Что значила наша книга по сравнению с этим потоком? Но мы появились все же до всего этого. Как бы стали предвозвестниками Перемен.

«Преступника…» читали. Во всяком случае, интеллигенция, может быть, за исключением литературоцентристской. Судя по мемуарам Сахарова, читал и Сахаров. В институте мужа книга то и дело пропадала у сотрудников, которым он ее дарил. До сих пор встречаю немолодых людей, жалующихся: «У меня была ваша книга, но кто-то ее увел (украл, зажилил, замотал)».

Раза два-три нас останавливали в метро — узнавали! На обложке были наши фотографии. Но ни один издатель не предложил столь успешным авторам продолжить свою деятельность. Сейчас меня это удивляет, ибо раскрученные авторы на вес золота. Тогда, в 80-х, совершенно не удивило.

Во времена «Нового мира» и Политиздата мы мечтали в случае успеха «Преступника…» написать своего рода «трилогию» о немецком фашизме: 1) «Гитлер» (партия); 2) «Гиммлер» (аппарат террора); 3) «Геббельс» (пропаганда).

Книгу об аппарате террора под названием «Империя смерти» мы и впрямь издали в Политиздате в 1987 году. Муж уже был тяжело болен, писать не мог. Да и я писала через силу. Хотя материалы по-прежнему поражали. Ведь в книге рассказывалось о «расовой теории» и о Холокосте… Но это уже стало не так интересно. Зато интересно, по-моему, другое. Интересно, что эта книга — и двадцать лет спустя после «Преступника…» — проходила со скрипом.

«Империя смерти» хоть и медленно — стиль тогдашних издательств, — но верно двигалась к финишу. Нет, не к финишу, а к той же роковой черте, что и «Преступник…», — к подписи в печать. И тут ее заело.

Бдительный главный редактор Политиздата Карл Николаевич Сванидзе «Империю…» не подписывал.

Не подписывал, во-первых, из-за «неконтролируемого подтекста». Тотальная система террора и сыска в Третьем рейхе все ж таки могла кое-что напомнить советским гражданам и в 80-х годах.

И, во-вторых, из-за того, что нашего сына Алика, как я уже говорила, в 1977 году вынудили навсегда покинуть страну. Очевидно, прямой инструкции «не подписывать» не было. Редактор Ада Георгиевна Мартынова вообще ничего не знала об Алике. Но у Сванидзе наверняка сработала созданная советскими интеллигентами-чиновниками защитная реакция, которую они трансформировали в удобную форму: из-за этой работы (книги, спектакля, картины, выступления) не стоит рисковать, ставить себя под удар.

Кстати, «Империю смерти» Сванидзе, если память мне не изменяет, так и не подписал, лег в больницу — естественно, в «кремлевку»! Зато потом все в издательстве были довольны. Умница директор Поляков231 ставил нашу книгу в пример — она исправно