— Конечно, он еще тот пройдоха, — ответил Эди, подумав о том, что кто-то уже проинформировал Моисеенко о нем.

«Интересно, кто это сделал? Сами Шушкеев и Бизенко — не могли. Остается Постоюков. Хотя нет, он же не контактирует с Моисеенко. В таком случае он мог дать знать Джону, а тот — Моисеенко», — заключил Эди до того, как его собеседник задал следующий вопрос:

— Какое впечатление на вас произвел Постоюков?

— Почти никакое, если не сказать, что он какой-то схематичный: вопрос — ответ, ответ — вопрос.

— Может, о чем-то спрашивал, чем-то или кем-то, кроме Олега, интересовался?

— Ничего такого не было. Его интересовал только один вопрос, могу ли я помочь Шушкееву.

— По-нят-но, — заметил Моисеенко, рефлекторно коснувшись сложенными вместе указательным и большим пальцами ноздрей своего большого носа, а затем тепло произнес: — Эди, я решил сделать вам и другой подарок — туристическую поездку, например, в Италию или Польшу, где вы сможете расширить свои исторические и географические знания. Для меня это не составит большого труда. Как вы на это смотрите?

Эди, сделав удивленный вид и, соответственно, небольшую паузу, означающую внутреннюю борьбу, задумчиво вымолвил:

— Это, конечно, интересное предложение. Даже не знаю, как на него реагировать, ведь я собираюсь домой, да и заграничного паспорта пока не имею. Правда, мы с одним из моих приятелей подали заявления на оформление поездки в Японию в составе смешанной группы из представителей разных регионов. Хотим посмотреть тренировки японских каратистов. Но не знаю, что получится из этой нашей затеи.

— Можно попробовать сначала в Польшу, как-никак соцстрана, а паспорт и поездка на родину — это вопросы времени, — не дал ему договорить Моисеенко. — Надеюсь, вы не совершали дома ничего такого, из-за чего могут не пустить?

— С этим у меня вроде все в порядке — спорт, наука… конечно, если туда дойдет, что я сидел в кутузке, то могут быть проблемы, хотя менты и признали мою невиновность.

— А на руки что-нибудь дали?

— О, с этим целая проблема была. Я говорю следователю, дайте документ, что отсидел у вас ни за что ни про что. А он, мол, скажи спасибо, что отпускаю. Но все-таки адвокат добился того, что дал копию постановления о моем освобождении. О компенсации речь и не шла.

— Таковы советские реалии. Только, дорогой Эди, не надо отчаиваться, но и забывать о том, что и как было тоже не следует, — порекомендовал Моисеенко.

— Такое разве забудешь?

— Об этом и говорю. Я понимаю, что вам, прошедшему сталинскую ссылку и все унижения, с ней связанные, вообще тяжело воспринимать несправедливость власти. Но что поделать, надо терпеть и жить для себя, своих близких, понимая, что многие люди во власти озабочены только своими проблемами. И им нет никакого дела до народа, — выпалил Моисеенко, уставившись внимательным взглядом в Эди.

— Согласен, таких людей во власти очень много. Они абсолютно не думают ни о государстве, ни о народе, — удрученно промолвил он, будучи в полной мере уверен, что так оно и есть на самом деле. Эди говорил это искренне. И потому, как бы глубоко Моисеенко не заглядывал ему в глаза, не смог бы обнаружить в них искорок несоответствия этих слов и его внутреннего отношения к затронутому вопросу.

— Я гораздо больше вашего знаю об этом явлении, поскольку по роду работы часто встречаюсь с подобными людьми. И невольно в уме рождаются мысли: а кому они служат, на кого они, эти чертовы дети, работают, а не продают ли они нашу родину?

«Интересно, что он от меня хочет услышать? — пронеслось в голове Эди. — Каких-то сокровенных признаний о политическом кредо? Тогда почему избрал такой наивный вариант, ведь знает, что я не простак? Хотя допустимо, что он решил лобовой атакой подтолкнуть меня говорить о своем отношении к предательству, служению чьим-то преступным замыслам. Но как бы то ни было, молчать нельзя». И Эди сухо обронил:

— Надо полагать, не на советскую власть.

— В каком смысле? — встрепенулся Моисеенко, отчего у него даже разгладились морщины на лбу.

— В самом прямом, — усмехнулся Эди.

— Вы что, оправдываете таких людей? — резко спросил Моисеенко.

— По крайней мере, не осуждаю, нравится вам это или не нравится, — в тон ему ответил Эди, упершись в него холодным взглядом. — Можно подумать, вы ангел, в чем я очень сомневаюсь. Иначе чего бы стали откровенных преступников от объективного суда уводить?!

— Ладно, ладно, только, пожалуйста, не нервничайте, — широко улыбнувшись, произнес Моисеенко. — Я и сам на это приблизительно так же смотрю. Так что мы в некотором смысле в одном цвете видим нашу действительность.

— Андрей Ефимович, я не нервничаю. Я просто обозначил свою позицию. Кстати, она по душе и Александру. Собственно, мы и подружились из-за сходства наших взглядов на жизнь.

— К сожалению, я не имел возможности с ним о вас поговорить. Теперь знаю и рад тому, что могу опираться на человека, который имеет твердую жизненную позицию и готов ее отстаивать. Только, дорогой Эди, рекомендую вам, как значительно больше вас проживший человек, будьте осторожны с ее демонстрацией среди своих знакомых, а то можно вляпаться в неприятную историю с компетентными органами. Понимаете, о чем я?

— Вы имеете в виду КГБ? — спросил Эди.

— Да. Вам это ни к чему.

— До сих пор Бог миловал. Конечно, если вы на меня не заявите, — заметил Эди. И тут же добавил: — Я не рекомендую этого делать, иначе за себя не ручаюсь.

— Можете быть спокойны, я с гэбистами не вожусь и тем более не хочу быть вашим врагом. Особенно после того, что мне Марк рассказал, как вы расправились с теми хулиганами, — искренне рассмеялся Моисеенко.

— Тогда я спокоен, — дружелюбно промолвил Эди, бережно ставя портфель на пол у дивана.

— Эди, — неожиданно вкрадчивым голосом произнес Моисеенко, бросив взгляд на дверь, — пока Леночка не пришла, мне нужно с вами посоветоваться по одному деликатному вопросу.

— Говорите, видимо, она доводит до кондиции пирожки личного производства, — промолвил Эди, изобразив на лице заинтересованность, так как почувствовал, что Моисеенко собирается озвучить предложение о сотрудничестве. Внутренне готовый к такому развитию ситуации, он стал ожидать, в какой форме оно прозвучит.

— Хорошо, я сейчас сформулирую свою мысль, — заметно волнуясь, начал Моисеенко, неотрывно глядя Эди в глаза. — Понимаете, вы со своей энергией и коммуникабельностью очень мне нужны, чтобы решать отдельные мои проблемы. Понимаете, у меня из-за моей хронической занятости часто не доходят до них руки. Бывает, когда я не могу их касаться из-за своей публичности, например, как в случае с Сашей. Бывает необходимо поехать в какой-нибудь город и отвезти что-нибудь тамошнему приятелю или наоборот привезти оттуда. Но связанный по рукам ответственной работой, я не могу этого сделать. А вы можете… и, главное, я вам полностью доверяю, заранее зная, что вы все сделаете, как надо и в срок. Одним словом, дорогой Эди, предлагаю вам хорошо оплачиваемую работу, но об этом никто, кроме нас с вами, не должен знать.