«Ну ничего себе! – удивилась Лика. – Это кино для взрослых!»

Это и в самом деле было кино для взрослых. Когда Лика встала на ноги, перед ней открылась страшная картина. Широкий и длинный коридор, по одну сторону которого шли высокие и достаточно широкие стрельчатые окна, а по другую стояли беломраморные статуи и висели гобелены, был усеян мертвыми телами. Почему-то Лика ни на секунду не усомнилась в том, что все эти люди мертвы.

«Я сейчас заору», – отстраненно подумала она, но не закричала и даже не заплакала. Секунду она стояла на месте, рассматривая коридор. Сам по себе он был очень красивый («Как в сказке»), высокий и длинный, залитый ярким светом, в котором замечательно смотрелись все его чудеса: и статуи, и картины, и высокие бронзовые подставки для канделябров, и многое другое, что создавало атмосферу настоящего королевского дворца.

«Ну где-то так».

Но весь ужас заключался в том, что нигде – ни рядом с Ликой, ни вдалеке от нее – не наблюдалось никакого движения, ни единого признака жизни. Приглядевшись, она увидела, что многие мужчины облачены в кольчуги или кирасы и вооружены, но и они и те, кто вооружен не был, женщины например, все они были убиты. Зарублены, заколоты, зарезаны…

«Максимум час назад, – решила Лика. – Хотя если учитывать время свертываемости крови…»

«О чем это я?» – удивилась она и, выбросив из головы не поддающиеся пониманию мысли, отправилась искать кого-нибудь живого. Но живых, как она сразу поняла, здесь не было.

Она шла по коридору («Кажется, это называется лоджии, как в Эрмитаже, только здесь просторнее») и с любопытством рассматривала все вокруг. Вокруг нее действительно было много интересного, любопытного и поучительного.

«Здесь был бой, и, кажется, нападающие застали этих несчастных со спущенными штанами», – холодно отметил кто-то опытный и циничный в ее сознании.

Между тем это было верное замечание. Многие погибшие были одеты весьма своеобразно. Вот этот рыцарь, например, которому разбили голову чем-то тяжелым («Скорее всего, чем-нибудь вроде гупилона[133]»), он был в кольчуге на голое тело, в подштанниках и босиком. В руке он все еще сжимал длинный полутораручный меч. Лика присела около него на корточки – «Зачем?» – и пару секунд рассматривала клинок. Клинок был выкован из отличной стали с фиолетовым отливом. – «Зазар?[134]» – удивилась она. Но дело было не в этом, а в том, что сталь была покрыта пятнами подсохшей крови.

«Кому-то не повезло, и я даже знаю кому», – зло усмехнулась Лика.

Мертвый воин в полном доспехе, лежащий метрах в трех, в стороне, у самого окна, имел как раз такие повреждения левого плеча и груди, какие мог нанести тяжелый и длинный меч в сильных и умелых руках. Удар пришелся между наручем и подбородником, так, что клинок рассек буф[135] и разрубил плечо и грудь воина, попутно разрезав прочную сталь панциря вместе с вытравленным на нем гербом. Вставший на дыбы лев – с булавой в левой лапе и мечом в правой – лишился своих задних лап.

«Маяна? – удивился кто-то в душе Лики, которая уже отвлеклась от убитого и теперь с воодушевлением рассматривала даму в парадном платье, изображенную на гобелене. – Маяна? Но их же упразднили черт знает когда! Их же еще Первый император всех выслал, или нет?»

Сразу за гобеленом с дамой в стене обнаружились высокие двери. Створки, сделанные из позолоченного резного дерева, были распахнуты, в проеме дверей, прямо на пороге лежала лицом вниз золотоволосая женщина. Она была совершенно раздета и мертва. Стрела с темно-серым оперением пробила ей основание черепа.

«Но она же не солдат! – возмутилась Лика. – Почему же ее убили?»

Ответа не было, но и эмоции Лики были слабы. Ее хватило только на легкий всплеск возмущения, и в следующую секунду, отвернувшись от мертвой женщины, Лика уже шла дальше, с любопытством рассматривая то златотканый гобелен (золото на темно-синем фоне), то изящное серебряное литье дверных ручек или тонкую гравировку на пробитой копьем кирасе. В конце концов прямой, как стрела, коридор, усеянный телами погибших в скоротечной жестокой схватке («Резне!» – уточнил кто-то, кто все понимал правильно) и обломками мебели, вывел ее к широко распахнутым парадным дверям. Высокие и широкие, едва ли не во всю ширину коридора, двери эти впечатляли и размером, и виртуозной резьбой по золотисто-коричневому дереву, покрытому прозрачным, как бы светящимся лаком. За дверями находилась небольшая, но высокая, с купольным беломраморным потолком круглая комната, в которой тоже обнаружилось несколько убитых. А прямо напротив первых дверей находились другие, не менее роскошные. Они тоже были раскрыты, и там, в створе этих величественных, инкрустированных серебром и опалами дверей-врат, перед Ликой открылся огромный зал, залитый мягким многоцветным сиянием. Это волшебное сияние порождал солнечный свет позднего утра, проходящий сквозь огромные витражные окна.

«Это ведь тронный зал Йёйж!» – потрясенно поняла Лика.

Он был совсем таким, как на старинных гравюрах, хранившихся в Сияющем Чертоге большого императорского дворца в Тхолане, но он был и другим, потому что сейчас перед Ликой предстало не черно-белое изображение на выцветших от времени гравюрах, а зал, каким он был на самом деле, в ликующей роскоши своего исторического существования. Декор этого прославленного в веках архитектурного чуда был богат и изыскан. Современники не напрасно восторгались как роскошью отделки тронного зала, так и талантом архитекторов («Их было, кажется, трое?»), сумевших создать для аханских королей впечатляющий и при этом сугубо материальный символ величия и богатства. Мрамор – двадцати трех цветов и оттенков, черный базальт, граниты семи цветов и розовый туф, золоченая бронза, драгоценные и полудрагоценные камни, янтарь и нефрит, малахит и горный хрусталь, и все это не считая широко использованных в отделке резных кости и дерева, литого и чеканенного серебра и золота.

Лика замерла на месте, потрясенная открывшимся перед ней сказочным, не иначе, как из сказки пришедшим, видением. Это было как сон, как греза, как овеществленная детская мечта, и Лика утонула, растворилась в этом невероятном великолепии. Она была настолько увлечена бесчисленными чудесами, привлекавшими внимание каждое в отдельности и все вместе, что долго не замечала того, что в буквальном смысле лежало прямо перед ней. Вернее, под ее ногами. Лика стояла метра на два выше уровня тронного зала. Только сам королевский трон – изящное сооружение из слоновой кости, золота и топазов, вознесенный на пятиметровый ступенчатый постамент из пурпурного камня и находившийся на противоположном полюсе огромного вытянутого в длину овального зала, возвышался и над ней и над многоцветными мозаиками пола. От порога, где стояла Лика, вниз вела широкая пологая лестница из голубого мрамора, и там, у основания лестницы, как и в коридоре, по которому она прошла прежде, лежали тела. В сущности, весь зал был буквально завален трупами и залит кровью. Это она сейчас внезапно почувствовала запах крови, хотя прежде его совершенно не замечала. Он был густым и тяжелым, и воздух над лужами еще не высохшей крови, казалось, дрожал, как дрожит летом, в жаркий солнечный день, воздух над разогретым асфальтом. У Лики мороз по коже прошел, когда она увидела, наконец, весь этот ужас. Моментальное ощущение потрясения, страха, омерзения оказалось очень сильным. Возможно, потому что здесь, в тронном зале аханских королей, все закончилось совсем недавно. Может быть, всего несколько минут назад. И еще потому, что здесь все выглядело совсем иначе, чем в лоджиях, оставшихся за спиной Лики. Это и в самом деле была резня. Жуткое и жестокое истребление беззащитных людей. Здесь, в зале, почти не было вооруженных рыцарей, и вообще было очень мало мужчин. Большинство убитых составляли полуодетые или вовсе нагие женщины, и у Лики создалось стойкое впечатление, что всех их сначала согнали сюда со всего дворца и лишь затем убили.