и сейчас, читая их, чувствуешь боль раненого сердца.

Он почти никогда не публиковал своих стихов. И о любовной драме, которую так болезненно переживал, можно только догадываться, внимательно вчитываясь в его вирши.

Я начала заниматься Донном с его «Канонизации», близкой к поэме Честера «Жертва любви», еще до исследования шекспировских сонетов. Это было лет двадцать назад. Честно скажу, начав читать стихи Донна, пришла в отчаяние – не понимала ни строчки. Как Маркс, который, читая Гегеля, говорил наш институтский лектор, ходил плакать на Рейн, не понимая ни слова. Потом, конечно, понял. Так и я, взяла себя в руки, прочитала «Канонизацию», благо короткое стихотворение, десять раз подряд и поняла.

У меня были прекрасные условия для работы. Штат Коннектикут, Новая Англия.

Каждый день сидела я темным теплым вечером в кресле-качалке при свете настольной лампы на веранде, у которой вместо окон тончайшая решетка. Снаружи напротив крутой каменистый склон холма, поросший папоротниками и миртом, в больших глиняных горшках цветут пестрые мелкие цветы, в невидимое небо уходят искривленные ветрами высокие деревья, в свете наружных ламп за невидимой решеткой порхают, поблескивая, летящие на огонь мотыльки. Было тихо тихо, только чуть слышно журчит текущий отвесно вниз в каменном ложе ручей, в котором в нерест стоит форель. Я жила у друзей Колетт и Маршала Шульманов, которые так помогли мне в этой моей работе.

Я читала и перечитывала стихи Джона Донна, его сонеты, песни, элегии. И мне открывалась сила его чувств к замужней женщине, его нежность, восхищение, отчаяние. Он уверен – она своей славой затмит Сивилл и тех женщин, без которых не было бы Пиндара, Лукана и самого Гомера. Читала, и от сочувствия мое собственное сердце обливалось кровью. Взяла в местной библиотеке несколько книг о лирике Джона Донна, потом Госса «Жизнь и письма Джона Донна». Оказалось, не только я услыхала затаенный трагический плач в его стихах.

Критики были разные – несентиментальные мужчины, проницательные женщины. И все в один голос утверждали – Донна, точно молнией, поразила любовь, не имевшая ни малейшей надежды на успех, правда обещавшая поначалу быть ответной. И я стала думать, кто же она. У Джона Донна вызвать такое чувство могла только незаурядная женщина. Судя по некоторым строкам, она и сама поэтесса. Круг сразу сузился. Женщин поэтов, подходящих Донну по возрасту, было тогда всего две, одна из них – Эмилия Лэйниер, автор поэмы «Славься Иисус». И.М. Гилилов высказал хорошо аргументированное предположение, что Эмилия Лэйниер – это графиня Ратленд. А Рауз опознал в ней Смуглую леди сонетов, но имя на титульном листе принял за чистую монету. Зато доказал, что книга Эмилии и шекспировские сонеты сочетаются, точно петля с крючком. И тогда я взялась за сонеты Шекспира.

Да, Рауз прав. Книга «Славься Иисус», бесспорно, ответ «Сонетам», пьесе Бена Джонсона «Эписин, или Молчаливая женщина», связана она и с «Жертвой любви» Честера. И, похоже, что именно поэтические сборники «Славься Иисус» и «Жертва любви» – ключи к известному портрету молодой красивой женщины начала XVII века, висящему сейчас в гостиной Уолзи в Хемптон-хаусе. На нем она держит над головой стоящего рядом оленя венок из анютиных глазок, а внизу справа виньетка, в которой меланхолические стихи, полные страдания, стиль и тон стихов «Эмилии Лэйниер». И в них слова из комедии «Как вам это понравится» – «плачущий олень». Рой Стронг предположительно опознал в ней мать графини Ратленд.

Нет, это не мать, не тот у матери был нрав. А вот дочь вполне может быть, лицом она на нее похожа, но характер был совсем иной. Сходный с тем, что художник передал на портрете.

Вот оно что, неужели Донн полюбил жену самого Шекспира? Да, было, отчего впасть в отчаяние. Читая стихи Донна, полные безысходности, я была на его стороне. Но, вникнув в найденные позже подробности, приняла сторону Ратленда. Негоже подглядывать в щелку чужой семейной жизни, но Ратленд в минуты безумного горя сам широко распахивал двери.

Ему ничего не оставалось делать, он ведь был на виду у всех. А, не уразумев взлетов и падений этой любовной великой трагедии, нельзя понять ни творчества Шекспира, ни стихотворений Донна, ни смысла последних пьес Бена Джонсона и многих других авторов. Повидимому, она нашла отзвук и в романе странствий Джона Барклая «Аргенис». И мне стал понятен перелом в жизни Джона Донна, понятна причина глубокой депрессии, в которую он впал, вернувшись осенью 1612 года из заграничной поездки, куда уехал осенью 1611 года, когда жена ждала седьмого ребенка. Младенец тут же после родов умер.

Вторая половина его жизни, после душевного кризиса 1612-1614 годов, закончившаяся принятием сана в 1615Им, как будто принадлежит другому человеку. В 1619 году король назначил его настоятелем собора Святого Павла, и Донн стал одним из лучших христианских проповедников. Он стыдился своего прошлого. Его раскаяние и страх Божий были искренни и не отпускали до последнего дня.

Эдмунд Госс, один из знатоков шекспировского времени, в книге «Жизнь и письма Джона Донна» пишет в десятой главе «1612-1615 годы. Последние годы мирской жизни»: «Начнем с переходного периода в жизни Джона Донна, который, в сущности, не может удовлетворять. Уолтону об этих годах ничего не известно. Ясно одно, что Донн много о них не рассказывал, и даже, возможно, не любил о них вспоминать. Тем не менее, они очень важны.

Они представляют собой мост между старой жизнью и новой». И далее Госс пишет, какую глубокую депрессию пережил Донн именно в эти годы, после возвращения из заграничной поездки.

Родился Джон Донн в июне 1572 года, он был на четыре года старше Ратленда и одних лет с Беном Джонсоном. Самым старшим в этой компании был Фрэнсис Бэкон. И хотя Бен Джонсон утверждал, что все, кто оставил хоть какой-то след в английской словесности, были «within his view» («в поле его зрения»), этот общепризнанный литературный мэтр никакого влияния на Джона Донна не оказал. У Донна свой «метафизический» язык, его талант впитал в себя алхимико-герметическую образность и лексику эпохи, а сложная архитектоника его стихов в английской литературе того времени уникальна. Это его собственное изобретение и заслуга.

Семья была зажиточная, отец – преуспевающий негоциант, старшина гильдии торговцев скобяным товаром. Мать – правнучка великого гуманиста Томаса Мора. Отец умер, когда Донну было четыре года. У него было два брата, всем детям отец оставил приличное наследство. Мать скоро вышла замуж за д-ра Джона Симмингса. Семья была католическая, и Донна отправили учиться в Оксфорд,