— Лишь та, что заводит нас в полнейший тупик, — ответил отец Браун. — Разве вы не видите, что коллективное алиби относится практически ко всем? Эта четверка включала всех присутствовавших на тот момент в театре актеров. Служителей почти не было, кроме старика Сэма, охраняющего единственный доступный вход, и женщины, сидевшей у двери мисс Марони. Не остается никого, кроме нас с вами. Нас, конечно, можно обвинить в этом преступлении, тем более что мы обнаружили тело. Похоже, никому больше обвинение не предъявишь. Не вы ли случайно убили мистера Мандевиля, когда я отвернулся?

Джервис вздрогнул, секунду внимательно глядел на отца Брауна, затем его смуглое лицо расплылось в широкой улыбке. Он покачал головой.

— Вы его не убивали, — продолжал отец Браун. — Теперь на минуту допустим, чисто ради аргументации, что я его тоже не убивал. Актеры на сцене исключаются, так что, по сути дела, остаются синьора Марони за запертой дверью, охранявшая ее костюмерша и старик Сэм. Или вы думаете на двух дам в ложе? Конечно, они могли незаметно оттуда выскользнуть.

— Нет, — ответил Джервис. — Я думаю о таинственной женщине, которая пришла и заявила Мандевилю, что она его жена.

— Возможно, она и была его женой, — произнес священник ровным голосом, но на сей раз с такими нотками, которые заставили Джервиса вскочить на ноги и перегнуться через стол.

— Мы говорили о том, — нетерпеливо прошептал он, — что первая жена Мандевиля могла ревновать его ко второй.

— Нет, — заявил отец Браун. — Она могла ревновать его к итальянке или, возможно, к леди Мириам. Но ко второй жене не ревновала.

— Почему же?

— Потому что нет никакой второй жены, — ответил отец Браун. — Мистер Мандевиль вовсе не являлся двоеженцем, наоборот, мне кажется, что он был весьма примерным мужем. Его жена слишком часто и подолгу находилась рядом с ним, так что вы ничтоже сумняшеся решили, что у него есть и другая жена. Однако не понимаю, как она могла оказаться рядом с ним в момент убийства, поскольку мы заключили, что она все время играла в ярком свете рампы. Причем играла одну из ключевых ролей…

— Вы и вправду думаете, что незнакомка, преследовавшая его, будто призрак, и есть всем известная миссис Мандевиль?! — воскликнул Джервис.

Ответа он не получил. Отец Браун смотрел прямо перед собой с бессмысленным, почти идиотским выражением на лице. Он всегда становился похож на слабоумного, когда его ум работал особенно напряженно. Через секунду он вскочил на ноги и оглядел все вокруг мрачным и печальным взором.

— Вот ведь ужас, — проговорил он. — Похоже, это одно из самых трудных моих дел, однако нужно довести его до конца. Сделайте одолжение, сходите к миссис Мандевиль и спросите, могу ли я с ней побеседовать с глазу на глаз?

— О, разумеется, — ответил Джервис и направился к двери. — Но что с вами такое?

— Признание собственной глупости, — ответил отец Браун. — Так часто случается в юдоли плача. Я сильно сглупил, совершенно забыв, что сегодня репетируют и играют «Школу злословия».

Священник нетерпеливо мерил шагами комнату, пока на пороге не показался Джервис с взволнованным и даже встревоженным лицом.

— Ее нигде нет, — растерянно произнес он. — И никто, похоже, ее не видел.

— И Нормана Найта тоже, не так ли? — сухо спросил отец Браун — Что ж, это избавляет меня от самого неприятного разговора в жизни. Да простит меня Господь, я чуть было не испугался этой женщины. Однако и она меня испугалась, испугалась чего-то виденного или слышанного мною. Найт все время умолял ее бежать с ним. Теперь она согласилась, и мне чрезвычайно его жаль.

— Его? — спросил Джервис.

— Ну, не очень-то хорошо бежать с убийцей, — бесстрастно ответил священник. — Но на самом деле она гораздо хуже убийцы.

— И чем она хуже убийцы?

— Она эгоистка, — ответил отец Браун. — Она из тех, кто смотрит в зеркало, прежде чем выглянуть в окно, а это самое худшее в земной жизни. Зеркало и вправду принесло ей несчастье, но, скорее всего, потому, что не было разбито.

— Не понимаю, что все это означает, — растерялся Джервис. — Все считали ее человеком самых возвышенных идеалов, думали, что в духовной области она намного превосходит всех нас…

— Она и сама так считала, — заметил отец Браун, — и знала, как внушить это окружающим. Возможно, я недостаточно долго ее знал, чтобы в ней не ошибиться. Однако я понял, что она за особа, через пять минут после того, как впервые ее увидел.

— Ах, полноте! — воскликнул Джервис. — По-моему, с итальянкой она вела себя просто безукоризненно.

— Она всегда себя так вела, — сказал священник. — Все наперебой рассказывали, какая она утонченная, изысканная, как она духовно превосходит беднягу Мандевиля. Но вся эта утонченность и изысканность, похоже, сводились лишь к тому, что она — настоящая леди, а Мандевиль — уж никак не джентльмен. Но, знаете ли, я никогда не был уверен, что святой Петр устроил бы лишь это испытание у врат небесных.

— Что же до остального, — продолжал он чуть оживленнее, — то я с первых сказанных ею слов понял, что она, несмотря на всю свою утонченность и снисходительное великодушие, весьма нечестно обошлась с бедной итальянкой. Я вновь в этом убедился, узнав, что сегодня играют «Школу злословия».

— Что-то я не услежу за ходом ваших мыслей, — смущенно произнес Джервис. — Какая разница, что за пьесу мы ставим?

— Так вот, — продолжил отец Браун, — миссис Мандевиль сказала, что дала девушке роль красавицы-героини, а сама отошла на второй план, взявшись играть матрону. Это может быть применимо к любой пьесе, но в комедии Шеридана все наоборот. Миссис Мандевиль могла подспудно подразумевать лишь одно: она выделила итальянке роль Марии, которая едва ли может считаться ролью. А вот роль незаметной и держащейся в тени почтенной замужней дамы — это роль леди Тизл, которую, заметьте, стремится сыграть любая актриса. Если итальянка и вправду талантливая актриса, которой обещали первоклассную роль, то у нее имелись и повод, и причина устроить скандал. Итальянцы просто так не впадают в ярость. Люди латинского темперамента логичны и не сходят с ума на ровном месте. Однако эта незначительная деталь высветила мне истинную подоплеку великодушия миссис Мандевиль. Есть и кое-что другое. Вы рассмеялись, когда я сказал, что мрачный вид миссис Сэндс побудил меня сделать наблюдение касательно характера, но не характера миссис Сэндс. Именно так. Если хотите узнать женщину, не смотрите на нее. Она может оказаться для вас слишком умной и изворотливой. Не смотрите на окружающих ее мужчин, они могут оказаться слишком глупы, чтобы ее разгадать. Присмотритесь к женщине, которая всегда рядом с ней, особенной к той, что от нее зависит. В этом зеркале вы разглядите ее истинное лицо. А лицо, отразившееся в миссис Сэндс, было жутким и отталкивающим.

Что же до первых впечатлений, то каковы они? Я слышал много разговоров о том, что Мандевиль — ничтожество, но в них подразумевалось, что он — ничтожество на фоне своей жены. Я совершенно уверен, что косвенно они исходили от миссис Мандевиль. И даже в этом случае выдавали свой «первоисточник». Из того, что говорили все кругом, следует, что она доверительно всем признавалась, какое духовное одиночество ее окружает. Вы сами говорили, что она никогда не жаловалась, и тут же привели ее слова, что смиренное молчание укрепляет душу. И это — характерная нотка, легко узнаваемый стиль поведения. Жалующиеся суть обычные, надоедливые христианские души, я их понимаю. Но те, кто жалуется, что никогда не жалуется, суть приспешники дьявола. Так и есть. Разве похвальба своим стоицизмом не есть квинтэссенция байроновского культа сатаны? Я все это слышал, но, хоть убей, никогда не слышал о чем-то существенном, на что ей приходилось бы жаловаться. Никто не заявлял, что ее муж пьет или избивает ее, что он не дает ей ни копейки, что он ей изменяет, пока не пополз слух о каких-то тайных свиданиях, которые в ее мелодраматическом стиле всего лишь прикрывали ее надоедливые выволочки, которые она устраивала мужу в его кабинете, вдали от посторонних глаз. А если присмотреться к фактам, отбросив ореол мученичества, который она сама себе создала, то они говорят об обратном. В угоду ей Мандевиль перестал ставить приносившие хорошие деньги пантомимы. В угоду ей он начал терять доходы, ставя классические драмы. Она распоряжалась репертуаром и режиссурой, как хотела. Она захотела пьесу Шеридана — пожалуйста, захотела роль леди Тизл — и получила ее. Захотела провести репетицию без костюмов именно в это время — и провела. Стоит присмотреться к тому любопытному факту, что репетировать без костюмов захотелось именно ей.