– Так что с Нуской? Как он себя чувствует? – поинтересовалась рирка.

Син вновь застыл. Повисло тяжелое молчание. Только через несколько минут он со вздохом начал:

– Ты была права. Хаванец и рир не могут существовать бок о бок. Они привносят в жизнь друг друга хаос и опасность. Лекарю будет намного лучше вдали от меня. Я отправил его на юг, – произнося это, Син выглядел бесстрастным.

Ранри замолчала. Они стояли рядом и разглядывали пышущий жизнью ночной город, широкие улицы и круглую, как блюдце, площадь. За ней неприступной крепостью высился Драконий дворец – образец величия и помпезности.

– Я… однажды имела дело с хаванцем, – призналась вдруг Ранри. Она говорила быстро и тихо, глядя вдаль. Иногда ее голос прерывался, но она тут же продолжала. – Когда он находился рядом, я испытывала боль. Чувствовала себя самым грязным созданием на земле, когда он прикасался ко мне. Я боялась даже дотронуться до этой белой кожи, чтобы не испачкать, но все равно день за днем с жадностью тянула к ней руки. Я… Он умер, Син. Он заразился от меня и не выдержал воздействия темной энергии. Даже воздух в Рире был для него ядом – в какой-то момент рирская кровь, которую он пил ежедневно, перестала помогать.

Она помолчала, сжав цветок в руке. И добавила:

– Ты жаждешь заполучить прощение и очистить душу, а он жаждет спасти тебя и излечить твое сердце. Но вы просто уничтожите друг друга, – она выронила на землю смятый цветок, посмотрела на него, а затем раздавила ботинком. – Если так и продолжится, то…

– Закончу как Шайри, – кивнул понимающе Син. Он ничего не испытал, услышав этот рассказ. Все это было ему известно.

– Верно. Я наблюдала, как она постепенно сходит с ума. Воспользовалась возможностью и подписала с ней контракт. Шайри хотела, чтобы вы с Нуской в назначенный день пришли в поместье. План был трудновыполнимым, но все вышло именно так, как она того хотела. Открытие бездны требует множества рирских жизней… В своем безумии она перебила собственную семью. Я до сих пор не могу поверить в это… – вздохнула Ранри. – Шайри часто позволяла себе пытать членов семьи, иногда даже обезглавливать, но никогда не доходила до подобных зверств. Мне кажется, кто-то…

– Не думаю. Ты прекрасно знаешь, что многие Рирьярды под конец жизни сходят с ума. В этом нет ничего удивительного.

– Это произошло слишком внезапно, Син. Слишком быстро, – покачала головой Ранри.

– Ты думаешь, что кто-то спровоцировал ее безумие? Повстанцы, дарвельцы?

– Скорее всего, так оно и было.

Син устало вздохнул. Только этого еще не хватало.

– Тогда поручаю тебе заняться расследованием. Это будет твое первое задание в рамках нашего соглашения, – медленно проговорил эрд, а затем развернулся к собеседнице, намекая, что пора бы заканчивать встречу.

– Сделаю все возможное, Син, – улыбнулась Ранри и тоже повернулась к эрду лицом. Вдруг она вскинула вверх руку, сорвала еще один цветок и заложила его правителю за ухо.

– Ха-ха! Вот это лицо! Как будто я на тебя платье напялила! А-ха-ха! – Рирка стремительно пошла прочь, помахав рукой на прощание. – А ты побудь тут еще немного – сегодня такая хорошая погода и такой приятный южный ветерок! Иногда даже эрдам нужно расслабляться.

Ранри ушла, оставив Сина в полном смятении.

Он редко так себя чувствовал. Не понимал, что следует с этим делать. Он был согласен сотню раз воткнуть в себя меч – возможно, это было бы менее мучительно.

Он не умел себя жалеть. Ему и не за что было себя жалеть.

В этот раз Нуска был отравлен его кровью. Само существование Сина в этом мире подвергало хаванца опасности. Иногда возникало ощущение, что лекарь будет в порядке лишь тогда, когда Син навсегда сгинет в недрах земли.

«Я не мог предположить, что Шайри посмеет открыть бездну. Иначе привязал бы хаванца к постели в доме Сидъяров. И из-за моей оплошности… он до сих пор с трудом говорит».

Син видел миллионы смертей. Видел собственные руки в ошметках чужих органов. Но этот хаванец… Всего раз встретившись со смертью лицом к лицу, он потерял голос.

Сина не пугала боль, не пугали страдания. Самым страшным испытанием для него стала не Континентальная война, не воспоминания о Тиаме и своих грехах, не чувство вины за упущенное.

Краткое и теплое дуновение счастья, что он испытал, прожив несколько дней в простом доме в Эрьяре, до сих пор вспоминалось с легкой дрожью. Ведь он совершенно ничем не заслужил эти спокойные, не обремененные тяжестью правления дни.

Он сделал это для Нуски. Он просто последовал совету дворцовых лекарей и подарил больному две недели умиротворенного спокойствия, памятуя, что Нуска места себе не сможет найти, если его не будет рядом. Син был уверен, что маленький наглый хаванец заявился бы на его порог в день пробуждения.

Син сделал это для него, но… почему и сам на секунду поверил в то иллюзорное мгновение счастья? Словно и он имеет на это право?

Ведь он – темный эрд, hain`ha, порождение бездны, наводящий страх на весь Континент, – не заслужил этого ни одним своим поступком.

Его душа была отдана Скидану. Он всецело принадлежал этой стране, взрастившей его. Все помыслы и надежды эрда были направлены на усиление и обогащение Скидана. Син принадлежал своему народу.

Выхватив из-за уха благоухающий бутон, Син направился вниз с холма, в сторону города. Крутой склон намеревался скинуть его вниз, как строптивый скир, но поступь правителя была легка. Он медленно спускался с обрыва, не спеша и не испытывая никаких трудностей. Вскоре он вышел на равнину, а его ноги коснулись мягкой травы.

Лента не держалась на гладких прямых волосах – от порывов ветра она сорвалась, змеей взлетев в воздух. Син развернулся и вскинул руку, желая поймать ускользающую полоску ткани, но меж пальцев оказался зажат цветок груши. Именно в этой руке.

Было всего мгновение на то, чтобы принять решение. Чтобы швырнуть бутон и успеть ухватиться за шелковую ленту. Но от одной этой мысли пальцы машинально сжались, не желая выпускать нежные лепестки.

Син застыл, обескураженный собственной глупостью. Красная лента была наследием правителей, она помогала сохранять разум холодным, а мысли ясными. Ранее эрд, загнанный в угол чувством вины, уже пытался подарить эту ленту хаванцу, но тот отверг подарок. Как и все другие дары, что он преподносил. С тех пор Син и не думал расставаться с артефактом – надеялся, что он поможет удержать чувства в узде.

Теперь же ради этого цветка, который завянет к завтрашнему утру,