– Вы как настоящий дикарь, – похвалил профессор. – Какой азарт, какая страсть!

«Дикарь» потрогал обломившийся кончик остроги.

– Сюда бы наконечник. Металлический. Я тогда бы и на ужин наловил, и на базар маленько…

– Увы, придётся нам довольствоваться подручными средствами.

– Не придётся! – многозначительно возразил охотник с деревянной острогой. – Златоуста из меня не получилось, – самокритично признался. – Буду златокузнецом. А что вы так смотрите? Дед у меня дружил с кузнечным делом, батька тоже. Буду строить кузницу. Буду кузнецарь. Счастье-то надо нам где-то ковать или нет?

Купальщики вышли на берег, сели на жаркий песок, в первые секунды ощущая сковородочный припёк на ягодицах. Морская вода освежила, приободрила. Разнокалиберные глаза профессора помолодели, лучисто глядя из-за стёкол. И глаза Великогрозыча – широко раскрытые зрачки – наполнились голубовато-солнечными искорками.

С берегового гребня камешки посыпались – подошёл Галактикон-Ацтека. Пополоскал босые ноги, помолчал и взялся как будто шаманить или заниматься чародейством – бородищу свою начал отматывать от поясницы. И чем больше отматывал – тем больше становились глаза у тех, кто видел это чудо необыкновенного размера. Размотав бородищу, Ацтека снял драные и пыльные лохмотья, под которыми оказалась белое-белое, точно белёное тело. Но эта была белизна не болезненная: тугие мышцы проступали; синие вены из-под кожи выпирали узловатыми верёвками и верёвочками. Не обращая внимания, что его рассматривают, как диковину, Галактикон полез купаться, «забывая» бороду на берегу. Ему пришлось идти на глубину – метров на двадцать – прежде чем борода на песке зашевелилась и змеюкой поползла за своим хозяином.

Вволю наплескавшись, Ацтека развалился на песке – бороду развесил на прибрежных ветках, будто невод после рыбалки.

– Пещеру отыскал, – сообщил он глухо, как бы нехотя. – А вот насчёт пресной воды – извиняйте. Нету здесь ни родника, ни речки, – пояснил Ацтека, вытирая слезящиеся глаза. – Придётся нам, ребята, искать себе другое место жительства. Благо тут архипелаг – Архипелаг счастливых островов, я бы сказал.

– Погодите! – вспомнил профессор. – А золотаюшка еду готовила.

– Это вода из баков поезда, – напомнил Великогроз. – Там ещё осталось на два, на три денька, а потом не знаю, хоть репку пой.

– А зверьё? – не унимался профессор. – Как оно тут без воды?

Ацтека пожал плечами.

– Ну, может быть, и есть где-то в горах. Не спорю.

– Весёлое начало. – Великогрозыч в сердцах воткнул «острогу» на три вершка в песок – и поломал. – Что будем делать дальше?

– Искать, – вытирая слёзы, сказал Галактикон. – Завтра лодку сделаем, осмотрим Архипелаг счастливых островов.

Они помолчали, слушая ласковый шелест прибоя.

– Надо идти, в вагоне чем-то окна заколачивать, двери, – спохватился Великогрозыч. – А то ночь настанет, так несдобровать.

– Не пропадём! – Галактикон порылся по своим лохмотьям, вытащил оружие. – Вот что у нас для обороны!

– Это где же вы взяли? – спросил профессор, не то удивляясь, не то пугаясь.

– Нашёл. Вот там, у берега.

Профессор – не притрагиваясь к оружию – с трудом разобрал потёртую нерусскую надпись на рукоятке.

– Кольт Кобра! – Он покачал головой. – Ты смотри-ка! Откуда эта кобра здесь? Дикий остров и на тебе…

– Капитан потерял, – догадался Великогрозыч. – Он тут ходил, я помню, пистолетом в кустах размахивал, всё думал, что тигра какая-нибудь бросится на него.

И вдруг над ними раздался выстрел.

Все замерли. Все разом посмотрели на Ацтеку.

– Батенька! – сдержанно возмутился профессор. – Нашли игрушку!

– Да вы что? – Галактикон нахмурился, пряча оружие. – Я и не думал стрелять. Что я, дитё неразумное?

В горячих небесах над островом опять раздался раскатистый выстрел грозы, потаённо идущей на приступ, – ни облака, ни тучки не видать. Но через минуту-другую над островом уже захороводил ветер, веретеном кружа длинную серую пряжу. Солнце померкло. Вода зароптала под берегом. Пальмы заскрипели, будто с места на место переступая волосатыми ногами. Экзоти ческие мелкие пичуги – как разноцветные листья, подхваченные ветром, – полетели куда-то вглубь острова, где была ухоронка. Дельфины, стремглав проплывающие около острова, закричали, как стайка детей, просящих о взрослой помощи. А взрослым этим людям – им самим бы кто помог в эти минуты. Ветер настолько усилился – хоть грудью ложись на него, шагая вперёд. Пыль горстями летела, кружилась, а вместе с пылью камешки по лицам хлестнули картечью. А вслед за этим грянули картечины дождя, а если точнее сказать – дикого тропического ливня: по целому ведру, если не больше, извергается на каждый квадратный сантиметр. За два, за три часа такого извержения земли уже не видно – потонула. Зато вдруг ты увидишь драную, ощипанную курицу, плывущую откуда-то с горной вышины; только это не курица – это орёл, сбитый как палками, струями тропического ливня. А следом будут плыть и вертухаться в грязной пене разноцветные птахи, не успевшие укрыться в пещере: голубая сойка, красный кардинал и пурпурный певун. И даже сильный и свирепый леопард, потоком сбитый, скомканный, будет кружиться в водоворотах, будет реветь, как подстреленный, острыми когтями пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. И даже волосатый труп младенца может проплыть перед твоими изумлёнными глазами, и ты – от ужаса – не сразу догадаешься, что это обезьяна угодила под колотушки ливня, танцующего и сумасбродно ликующего, как шаман, сам собою заколдованный. А следом за этим – не только неохватные деревья поплывут, через колено сломленные молнией, обрушенные ветром или смытые кошмарным кипятком – пудовые камни, корячась каракатицами, поползут с пригорков, поплывут, качаясь, и друг о дружку приглушённо бухая. И не скоро, ой, не скоро закроются хляби небесные, глядя на которые ты готов на колени упасть и взмолиться: господи, помилуй и спаси! ну сколько можно?

Эти жуткие тропические ливни русским людям запомнились тут – как репетиция всемирного потопа.

4

Сначала треволнения терзали сердца островитян: в любой момент могли нагрянуть здешние власти, могли турнуть и даже арестовать. Однако за три года – или, может быть, за тридцать три – никто ни разу не потревожил, и постепенно в душах островитян укрепилось чувство законной земли – Архипелаг счастливых островов, которых было три; маленькие, но удаленькие островки, омытые тёплым океаном. Главный островок был только с виду небольшой, а на самом-то деле – целый день будешь ходить, не обойдёшь. Иллюзия обширного пространства возникала тут из-за того, что островок – во времена господнего творения Земли – получил в подарок живописную гряду невысоких гор, у подножья поросших густым, непролазным кустарником и лесом. За гранитной грядой – с высоты перевальчика – открывалась тихая долина, усыпанная яркими цветами и такими высокими травами, которые местами подвластны одной мачете – длинному и тонкому широкому клинку.