судья и все встали, Сэндс, как и предыдущий подсудимый, опёрся на перила ограждения.

Сэндс по-прежнему носил короткую стрижку и усы – уже не дурацкие и претенциозные усики, а длинные, запущенные и величественные усищи, подчёркивающие его тоску. Щёк Шкипа давно не касалась бритва. На нём был потёртый синий свитер, защищающий от прохлады системы кондиционирования, а сам он, похоже, находился где-то в промежутке между угрюмой бесчувственностью и коматозом. Тело его осунулось, глаза запали, и можно было даже подумать, будто в этом теле есть живая душа.

Как только все сели снова, подсудимый вновь бездумно уставился в пол. Голова его поникла. Сидел он неподвижно. Безжизненно. Уткнувшись в отражение собственного лица в чаше с горькой кармой.

Три четверти часа судья зачитывал какие-то пассажи из стопки документов, проговаривал все подробности дела и, судя по тому, как это звучало со стороны, размышлял вслух. Это ему, Уильяму Френчу Бене, поставлял оружие свежеприговорённый китайчонок; тем же самым занимались и многие другие. Здесь судья ознакомился со списком пунктов обвинения, по которым Бене признали виновным. Он назвал подсудимого «крупным торговцем незаконным вооружением, бичом наших жизней, наживавшимся на нашей крови».

Шторм сообразил, что задняя скамья – не совсем подходящее место. Беспрепятственно встал и бочком пробрался через все ряды, пока не сел прямо за узником.

Сэндс обернулся на шорох. Увидел Шторма. Узнал. Отвернулся.

За своим исполинским столом судья казался коротышкой. Он назвал подсудимого «мошенником и психопатом». Приказал заключённому встать и приговорил его к связыванию верёвкой, побоям палкой и повешению за шею до смертельного исхода.

Старое здание Высокого суда было оформлено пышно, что твой Капитолий. Однако всего в двух кварталах оттуда находился индийский квартал, в котором Шторм снимал комнату. Он, приосанившись, шёл сквозь толпу, раболепно кланяющуюся ему в ноги, а вокруг надрывались громкоговорители, выкрикивая исламские послеобеденные молитвы. По сторонам буйно цвела уличная торговля: вот прямо на голом асфальте, прикрыв лицо чёрным платком, лежит на спине прорицатель и бормочет предсказания. Его напарник бубнит заклинания над коллекцией ржаво-красных человеческих костей, среди которых имеется и череп, разложенных на кроваво-алой косынке вокруг белого куриного яйца. Оба продают крохотные амулеты из золотой фольги от пачек сигарет «555» и засаленной бечёвки. Напарник снимает с ящика крышку, оттуда, раздувая капюшон, поднимается шестифутовая кобра. Он загоняет кобру обратно одним из могущественных амулетов, покачивая им перед шипящей мордой рептилии. Человек, сидящий рядом, похваляется грудой из добрых пяти фунтов зубов, которые он благополучно выдернул. Из самых безумных уголков Дальнего Востока стеклись они сюда со своими соломенными циновками и таблетками бессмертия. Вот всяческие эликсиры для увеличения полового члена; а вот несколько устрашающее на вид приспособление из ремней и колец, применяемое с той же целью. И тут же – фотоальбомы с демонстрацией последствий успешного применения. Травы, мази. Всевозможные зелья. Лекарственные корни, плавающие в прозрачных склянках, словно ампутированные конечности.

Шторм вошёл в небольшой магазин тканей. Внутри – почти не продохнуть от благовоний. И не протолкнуться, не задев моток шёлка или какой-нибудь коврик. Снаружи – всё ещё надрываются минареты. На него посмотрели неподвижно стоящие индуски. Красивые. Женщин было три. Одна из них глядела особенно пристально – должно быть, приходилась матерью остальным двоим.

– Я к Раджику.

– Господин ждёт, – сказала она.

– Мне сюда?

– Да. Снова. Как вчера.

Вчера? У неё было фантастически миловидное личико – но за внешней прелестью таился глубинный холод. Вчера он её не видел.

Шторм шагнул через шторку из расписных бус, прошёл насквозь изображённого на ней бога Кришну среди купающихся у водопада дев и углубился во тьму.

– Идите туда… Всё в порядке… Это прямо здесь.

– Ничего не видно.

– Подождите, пока глаза привыкнут.

Шторм осторожно двинулся на голос господина Раджика и сел на подушку на табурете.

Господин Раджик поднял руку, дёрнул за верёвочку и зажёг позади себя целое созвездие тусклых ёлочных гирлянд. Это был совершенно обычный на вид индус без какого-либо определённого выражения на лице, восседающий за столиком с чайным сервизом.

– Я просто задам несколько наводящих вопросов. Вы ответите?

– Спрашивайте, а там посмотрим.

– За последнюю неделю или даже немного дольше… смотрели ли вы когда-нибудь в то место, где должна была быть видна ваша тень, но тени при этом не видели?

– Нет.

– Не приходилось ли вам видеть чёрную птицу?

– Тысячу раз. Мало ли на свете чёрных птиц?

– А такую, на которую вы обратили особенное внимание? Потому что она появилась в неподходящем месте – например, в доме или у вас на подоконнике. Что-то вроде этого.

– Нет. Ничего подобного.

– Не видели ли вы чего-то… какого угодно предмета, чего-нибудь… Снова приведу пример: вы комкаете лист бумаги, а он похож на чью-то голову. Или видите какое-нибудь пятно выцветшей краски на полу – а оно похоже на чьё-то лицо, лицо кого-то из людей, близких вам в прошлом. Видели что-нибудь подобное за последние пару недель? Какой-нибудь предмет, который внезапно показался вам лицом кого-то из близких?

– Нет.

– Я собираюсь за вас помолиться. Какая будет молитва?

– Это вы мне скажите.

– Нет, я не могу. Это не моё дело. Ваше дело сказать мне, что бы сказали вы, если бы говорили с богом.

– «Прорваться на ту сторону»[139].

Господин многозначительно промолчал, словно перестал вдруг понимать по-английски.

– Могу записать.

Господин протянул руку вверх и выключил гирлянду. Зашуршал пальцами по карманам, чиркнул спичкой и зажёг ароматическую палочку. Окружающая тьма изгибалась как туннель, охватывала их словно бы сплошной стеной. В голову шибанул тошнотворный дух, похожий на запах пота.

– Придётся мне идти, мужик, если тебе охота и дальше вот так ебать мне мозги.

Господин задул спичку. Теперь – ничего.

– Ваши глаза.

Через двадцать секунд на кончике благовония завиднелся крошечный красный тлеющий уголёк, затем – маленький глазок, как-то связанный с голосом, а там и нос – из темноты соткался чей-то лик, это всё, что было доступно зрению, и лик этот с ним говорил:

– Ты просишь прорваться на ту сторону – ты хочешь сказать, что мне надо преодолеть какую-то границу?

– «Прорваться на ту сторону» – это песня такая. Это моя философия, мой девиз по жизни. Вы спрашивали у меня слово, так вот вам моё слово. «Прорваться на ту сторону».

– Приходите завтра.

– Вы и в прошлый раз так сказали.

Господин говорил без спешки, очень мягко:

– Разве я просил у вас денег? Или вы чувствуете, что мне нельзя доверять? Говорю же – приходите завтра. Я не могу дать вам сегодня того, чего у меня сегодня