— Да вы не понимаете, — сказала Катерина, потом сообразила, что принцессе, наверное, такого говорить не стоит. — А как же семья? А как же детей воспитывать, если отца дома нет?

— Уж конечно, не понимаю, — закивала принцесса. — Милая моя, я всю жизнь была замужем за маршалом его величества. Он был необыкновенно талантливым военачальником, и уже когда сватался ко мне, то был готов хвастаться своими первыми победами над арагонцами, над имперскими подданными и над еретиками, а ему тогда было всего двадцать два года. Он был рыжий и наглый, и совершенно невоспитанный, потому что рос не при дворе, а фактически в казарме — рано оставшись без родителей, он получил в опекуны брата своей матери, генерала Треньяка, никогда не женившегося и не имевшего своих детей. Когда он явился в Лимей свататься, то поразил отца напором и наглостью, и тот не отказал ему в моей руке. А я его, честно сказать, очень испугалась. Высокий, рыжий, громогласный, с неприличными шуточками и словечками, а я — цветочек семнадцати лет, водяная лилия, не иначе, — принцесса улыбнулась воспоминанию. — Я пряталась от него по всем закоулкам замка, чтобы только не оказаться наедине. Думала — если он меня не будет видеть часто, так, может, и вовсе передумает и уедет? Уж конечно, такой передумает! Он подловил меня случайно, за ссорой с братом Франсуа, отцом Анри, — Катерина не сразу поняла, что Анри — это король. — Тот выговаривал мне что-то о неподобающем поведении. Он хотя и родился через год после меня, но считал, что главный, раз мужчина. И так обидно говорил, что я уже едва сдерживала слёзы, а тут — господин герцог Вьевилль, как из засады. Очень вежливо велел брату закрыть рот и отстать от его нареченной, а меня взял за руку и повёл на берег озера. И там рассказывал, какая я красивая — очень тихо, и без грубых слов. И что он бы очень хотел, чтобы я тоже нашла его хоть немного привлекательным, но не знает, как этого добиться — ведь я не враг, и не еретик, меня не завоюешь огнём и оружием. И наверное, в тот момент я и разглядела его — увидела и внешнюю красоту, и доброе сердце. И поняла, что, похоже, сама хочу попробовать — каково это, с мужчиной-то — причём именно с ним, ни с кем другим. И знаете, Катрин, после свадьбы он пробыл со мной ровно три дня, а потом что-то где-то загорелось, и он ускакал, а я осталась в этом вот доме — с толпой слуг, которых совершенно не знала, и которые не знали меня, с несколькими камеристками из дома, и вот ещё сестру в гости зазвала. И стала как-то тут всё устраивать — как смогла, конечно. Потом вернулся, конечно, но — снова ненадолго. И я не скажу, каких дней у нас с Годфри было больше — вместе или порознь. Да, было нелегко, потому что нет-нет, да и подумаешь — с кем он там спит в палатке. Но думать об этом было вреднее для меня, чем для него, а потом я вдруг с удивлением обнаружила, что и ему тоже не всё равно — где и с кем я, когда его нет рядом. Так что — всё взаимно, дорогая моя Катрин. Нам обоим пришлось научиться доверять друг другу — и не предавать это доверие. Жиль, я думаю, тоже беспокоится о вас, когда где-то далеко занимается делами королевской службы.

— А дети? Как же дети без отца? — рискнула спросить Катерина.

— Почему без отца? Пока дети были младенцами, от него, прямо сказать, было мало толку. Но он самолично учил их всех держаться в седле, мальчишек учил фехтовать, а обуздывать свои магические силы — и девочек тоже, и со всеми тренировал боевую магию — то, чем сам владел в совершенстве. А младенца Франсуа, который родился следующим после Ли, и прожил всего три месяца, мы оплакали вместе. Зато сейчас Эжен — маршал и супруг принцессы, Этьен — маршал и супруг принцессы, Шарлотта — герцогиня де Лок, Лионель — государственный канцлер, Лионелла — герцогиня де Шалон, Франсуаза — герцогиня Моретто, а Годфри успел дожить до правнуков. Мне кажется, господь дал нам с ним неплохую жизнь. Но когда я слушала его на берегу нашего озера, то и подумать не могла, конечно, что сложится именно так.

— Замечательно сложилось, — Катерина опустила голову и заплакала.

Потому что она о своей первой замужней жизни не могла сказать ничего, хоть чуточку похожего. А может быть, у неё был шанс? У них с Василием и детьми был шанс? Но теперь уже не узнать, никак не узнать.

— Так и у вас, дорогая, есть к тому все возможности, поверьте, — говорила принцесса, взяв Катерину за руку. — Если, конечно, вы хотите Жиля и жизнь с ним.

— Хочу, — кивнула Катерина.

— Ну так зовите его и говорите ему об этом. А он — придёт к вам, как только сможет.

Катерина достала из поясной сумки зеркало госпожи Мэгвин, подышала на стекло, начертила на нём нужные знаки, позвала. Тишина.

Тишина.

Тишина.

И снова тишина.

Она уже хотела отложить, убрать, вытирать слёзы, которые опять закапали, когда он тихонечко отозвался — откуда-то из темноты.

— Кати?

— Жиль, миленький, не пропадай, пожалуйста. Я не могу без тебя, я слишком тебя люблю. Я была неправа, но… я буду учиться, я попробую стать лучше. Для тебя и для себя.

Она ещё не успела договорить, когда воздух в комнате сгустился и потемнел, и он вывалился откуда-то — прямо перед Катериной и перед принцессой. Лохматый и помятый.

— Рыжехвостая? Ой, ваше высочество! — заметил принцессу. — Кати, а ты что здесь делаешь?

— Вас, молодой человек, уже все обыскались, — заметила принцесса. — И даже Ли не смог вас найти.

— Когда я прячусь, меня невозможно найти, — улыбнулся Жиль и поклонился принцессе. — Кати, я так рад был услышать тебя, ты даже и не представляешь!

И ничуть не стесняясь принцессы, обнял её, и гладил, и говорил что-то — она даже и не понимала, что. А она поправляла его воротник, и вытаскивала наружу и завязывала шнурки сорочки, и застёгивала правильно пуговицы дублета, и приглаживала волосы — в общем, чтоб можно было людям показывать.

— Молодые люди, вы ведь останетесь на обед? — поинтересовалась принцесса самым светским тоном.

— Будет ли это удобно? — спросила Катерина.