В день Богоявления воры Шеврёза, числом двадцать-тридцать, прошли через ворота Сен-Жак и вошли в Париж, убив привратника, каковой сидел на входе. И они беспрепятственно возвратились, захватив трех стражей, охранявших ворота, и многих других бедных людей, не считая добычи, каковой было немало. И случилось это в двенадцать часов дня или около того. И они говорили: «Где ваш король? Эй! Он спрятался?»

По причине разбоя, устроенного означенными ворами, хлеб и вино подорожали так, что мало кто ел хлеба вдоволь. Бедняки вообще не пили вина и не ели мяса, если им его не давали: они ели только репу и капустные кочерыжки, испеченные на углях, без хлеба.

Всю ночь и весь день маленькие дети, женщины и мужчины кричали: «Я умираю! Увы! Горе мне, Боженька, я умираю от голода и холода!» Всякий раз, когда в Париж приходили латники, сопровождая добро, каковое сюда направляли, они приводили с собой две-три сотни семей простолюдинов, чтобы те умерли от голода в Париже.

А в другом стиле епископ Бовезийский Жан Жувенель дез Юрсен в следующем году комментировал для Карла VII несчастья патриарха Иова. Его речь была более ученой, чем у Горожанина, идея — той же.

Правду и ложь разделить трудно. Совершили ли рутьеры все те преступления, о которых сообщали современники и список которых услужливо составил Жувенель, — список, отразившийся в драматической картине, которую в своей истории Карла VII набросает Тома Базен, будущий епископ Лизьё? Вероятно, нет. Но, поскольку о них рассказывали, слушатели дрожали. Как и во времена «жаков», молва раздувала и множила эти истории о беременных женщинах, посаженных на кол, о детях, брошенных в реку, — для пущего эффекта добавляли: «Без крещения», — и о крестьянах, привязанных к сваям и оставленных на съедение волкам. Но заразительность страха была не вымышленной, и Жувенель справедливо обличал слабость короля, поощрявшую воина делаться разбойником: с тех пор как не находят иного средства от рутьеров, кроме как платить им, чтобы они на некоторое время успокоились, каждый хорошо понимает, как урвать свою долю.

Не имея возможности платить, бедняки ушли, так что край стал совсем необитаемым. Из сотни человек не осталось и одного, что весьма прискорбно.

А поскольку у иных не было места, чтобы легко грабить народ, они завладели крепостями, сделав вид, будто намерены вести войну с врагом… Но сделано это было, чтобы соединиться с врагом и грабить людей благомыслящих и подданных короля. Это видно явственно, поелику они накоротке с врагом, и пируют вместе с ним, и так они тиранят ваш бедный народ.

А коль скоро в деревнях не осталось более никого, они набрасываются на горожан… Они приходят всякий раз в означенные города и пируют, а уходя, берут и уводят лошадей работников и упряжных и даже женщин и детей, за чем может последовать полное разорение означенных городов, а вследствие оного и разорение королевства.

Генеральным штатам, собравшимся в Орлеане в октябре 1439 г., уполномоченные Парижского университета без обиняков заявили: если срочно не заключить мир, королевство в конечном счете покинут все. То же своим цветистым слогом выразил епископ Жувенель:

Вся краса Франции исчезла и ушла, поэтому принцы растеряны, как бараны, не находящие пастбища.

Турское перемирие

Сложить оружие — об этом подумывали уже несколько лет. Это было выгодно многим принцам, и герцог Бретонский не жалел сил для заключения мира, от которого его герцогство, уже более века зажатое меж обоих противников из-за хитросплетения всех бретонских дел, должно было получить больше преимуществ, чем кто-либо другой. Герцогиня Бургундская Изабелла Португальская с 1439 г. способствовала возобновлению переговоров между Францией и Англией. На конференции в Гравелине в июле 1439 г. повторилась та же сцена, которая в 1435 г. была разыграна в Аррасе. Реньо Шартрский предложил англичанам Гиень и часть Нормандии, чтобы они держали их в фьеф от короля Франции. В том же примирительном тоне, но полагая, что идет в своих уступках довольно далеко, Бофор предложил Карлу VII сохранить то, что он уже имеет, в качестве фьефа от английского короля.

По крайней мере, англичане были искренне готовы к перемирию. Французы обусловили это перемирие официальным отказом Ланкастера от титула короля Франции. Поскольку все дело уперлось в это, оно застопорилось.

Конечная неудача похода, который провел в 1443 г. Сомерсет, побудила англичан возобновить переговоры. На сей раз их возглавлял Уильям де ла Поль, граф Саффолк; ему казалось, что Англия нуждается в передышке.

Конференция, которая состоялась в Туре с 16 апреля по 28 мая 1444 г. в присутствии епископа Брешианского, папского легата, не позволила достичь общего урегулирования конфликта, уже более чем векового к тому времени. В отношении территориального раздела Франции каждый остался на своих позициях. Но англичане уже не смели притязать на корону. Тем не менее они требовали полного суверенитета Гиени и Нормандии. Это означало раздел королевства. Французы на это, очевидно, не могли согласиться.

Стороны, тем не менее, были готовы к уступкам. Их можно было обсуждать. 20 мая Карл VII дал принципиальное согласие на перемирие, которое может быть заключено на двадцать два месяца. Перемирие распространялось на союзников обеих сторон: Кастилию, Неаполь и Шотландию — с одной, со стороны короля Франции, империю, Португалию и скандинавские королевства — с другой. Полномочные представители Англии нашли гарантию для своей хрупкой конструкции мира: они потребовали для самого короля Генриха VI руку Маргариты Анжуйской, дочери короля Рене, а значит, племянницы Карла VII. Перемирие еще не было заключено, когда при всеобщем ликовании уже отпраздновали эту многообещающую помолвку.

До окончания срока этого перемирия Саффолк добьется первого его продления, отказавшись от всех прав Англии на Мен. С первого взгляда казалось, что от перемирия выигрывают все. На самом деле выгадал Карл VII: пауза позволяла ему организовать реванш. Продлили раз, другой, и Турское перемирие затянулось до 1449 г. К тому времени Франция уже была готова.

Старый борец Реньо Шартрский, архиепископ, миропомазавший Карла VII в мрачные времена, когда буржский король едва выходил из состояния безысходности, связанного с его несчастьем, уже не мог увидеть проблески почетного мира. Канцлер Реньо Шартрский умер 4 апреля 1444 г. в самом Туре, куда приехал, чтобы обсудить с королем начинавшиеся переговоры. Его оплакивали. «Он был достойным человеком».

В ходе торжественной церемонии в Монтиль-ле-Тур Саффолк передал Карлу VII жалованные грамоты Генриха VI, которые были прежде всего верительными грамотами. Это был и политический жест. О «том, кто именует себя королем Франции», уже не говорилось. Ланкастер писал своему «дражайшему французскому дяде». Корона более не ставилась под сомнение.

Национальная война

Карл VII не стал дожидаться Турского перемирия, чтобы начать реорганизацию королевства. Конечно, административные структуры худо-бедно устояли и не развалились, но, пережив кризис, отчасти утратили свою эффективность. Репутация тех реформ, которые начал Карл V и к которым перед 1413 г. вернулось реформаторское движение, была, хоть и непреднамеренно, подорвана эксцессами парижской улицы. С тех пор как Карл VII осуществил подобие восхождения на престол после подписания договора в Труа, он жил одним днем, не осмеливаясь планировать на далекое будущее ни малейших действий.