Когда доктор Дарувалла наконец нашел миссионера, Мартин Миллс стоял беспомощным свидетелем этой драмы человекообразной обезьяны – вид у него был такой же виноватый и жалкий, как у заключенного.

– Господи, почему вы здесь стоите? – спросил его доктор. – Если бы вы просто ушли, все это прекратилось бы!

– Вот и я так думаю, – ответил иезуит. – Но дрессировщик сказал мне остаться.

– Он дрессирует вас или шимпанзе? – спросил Фаррух у Мартина.

Таким образом, прощание миссионера с Ганешем происходило на фоне визгов и воплей по-расистски настроенной обезьяны; трудно было представить, что в этом и состоит обучение Гаутама. Двое мужчин отправились вслед за Раму к «лендроверу». Последними на их пути были клетки с сонными, недовольными львами; тигры выглядели не лучше – вялыми и не в духе. Бесшабашный водитель нарочито хватался за прутья клетки больших кошек; иногда лапа с вытянутыми когтями щелкала по железу прутьев, но самоуверенный Раму успевал отдернуть руку.

– Еще целый час до кормления мясом, – пел Раму львам и тиграм. – Целый час.

Жаль, что их отъезд из «Большого Голубого Нила» был отмечен подобными издевательскими и, пожалуй, жестокими сценками. Доктор Дарувалла только один раз посмотрел на удаляющуюся фигуру колченогого мальчика. Ганеш, прихрамывая, направлялся в палатку повара. Судя по его западающей походке, казалось, что у калеки на правую пятку приходится вес двух или трех мальчиков; как прибылой палец[103] у собак и кошек, подушечка и пальцы правой стопы мальчика никогда не касались земли. Неудивительно, что он хотел «гулять по небу».

Что касается Фарруха и Мартина, их жизни снова были в руках Раму. Они ехали в аэропорт в Раджкоте в дневное время, так что хорошо была видна кровавая бойня на шоссе, которой благополучно избежал «лендровер». Доктор Дарувалла снова попытался отвлечься от манеры вождения Раму, но на этот раз доктор оказался на переднем сиденье пассажира, и ремня безопасности не было. Мартин прижался к спинке переднего сиденья, высунув голову из-за плеча Фарруха и, вероятно, перекрыв ею все, за чем надлежало следить в зеркале заднего вида, – но Раму и не думал присматривать за теми, кто ехал сзади, или за теми, кто мчался с намерением обогнать его.

Поскольку Джунагадх был отправной точкой для посещения леса Гир, последнего места обитания азиатского льва, Раму спросил, были ли они там, – они там не были, и Мартин Миллс спросил доктора, о чем говорит Раму. Нет, это долгая поездка, подумал доктор; Раму говорил на маратхи и хинди, и Фаррух пытался перевести. Миссионер пожалел, что они не увидят гирских львов. Может быть, когда они вернутся, чтобы навестить детей, они заедут в этот лес. К тому времени, подумал доктор, «Большой Голубой Нил» будет выступать в другом городе. В городском зоопарке есть несколько азиатских львов, сказал им Раму, – если они по-быстрому посетят львов, то вполне успеют на свой самолет в Раджкоте. Но Фаррух мудро наложил вето на эту идею; он знал, что любая задержка в Джунагадхе заставит Раму гнать в Раджкот еще быстрее.

Дискуссия о Грэме Грине не стала отвлечением, на которое рассчитывал Фаррух. Иезуитская «католическая интерпретация» «Сути дела» была вовсе не тем, что ожидал услышать доктор; это привело его в бешенство. Доктор Дарувалла утверждал, что даже такой роман, как «Сила и слава», столь глубоко относящийся к вере, нельзя было или не следовало обсуждать в строго «католических» терминах; доктор процитировал по памяти тот отрывок, который он любил: «В детстве всегда есть момент, когда открывается дверь, через которую входит будущее».

– Может быть, вы скажете мне, что тут сугубо католического? – бросил вызов схоласту доктор, но Мартин умело сменил тему.

– Давайте помолимся, чтобы эта дверь открылась и впустила будущее для наших детей-циркачей, – сказал иезуит.

Какой же у него подлый ум!

Фаррух больше не осмеливался спросить его о матери; даже то, как Раму вел машину, не было таким устрашающим, как перспектива еще одного рассказа о Вере. Фарруху хотелось бы побольше услышать о гомосексуальных наклонностях близнеца Дхара; доктор был весьма заинтересован узнать, склонен ли к этому и Джон Д., но доктор Дарувалла не понимал, как вызвать на откровенность схоласта. Тем не менее с этой темой легче было подступиться к Мартину, чем к Джону Д.

– Вы говорите, что были влюблены в мужчину и что ваши чувства к нему угасли в конце концов, – начал доктор.

– Верно, – сухо заметил схоласт.

– Но можете ли вы назвать какой-то момент или какой-то эпизод, который положил конец вашей привязанности? – спросил Фаррух. – Случилось ли что-нибудь, какое-нибудь происшествие, которое на вас подействовало в этом смысле? Почему вы решили, что можете сопротивляться такому искушению и стать священником? – Доктор Дарувалла понимал, что ходит вокруг да около, но надо было с чего-то начать.

– Я видел, что возле меня Христос. Я видел, что Иисус никогда не оставлял меня, – сказал фанатик.

– Вы имеете в виду, что у вас было видение? – спросил Фаррух.

– В каком-то смысле, – загадочно сказал иезуит. – Я был на низшей ступени в моих отношениях с Иисусом. И я принял тогда очень циничное решение. Нет такой слабости, от которой было бы столь же приятно отказаться, как от фатализма. Мне стыдно признаться в том, что я был законченным фаталистом.

– Вы действительно видели Христа или нет? – спросил его доктор.

– Собственно, это была всего лишь статуя Христа, – признался миссионер.

– Вы имеете в виду, в реальности? – спросил Фаррух.

– Конечно в реальности – это было в конце автостоянки, в школе, где я преподавал. Я привык видеть его каждый день – два раза в день, по сути, – сказал Мартин. – Это была просто белокаменная статуя Христа в типичной позе. – На заднем сиденье мчащегося «лендровера» фанатик обратил обе ладони к небу, видимо, чтобы продемонстрировать позу заступника.

– Как-то это отдает дурновкусием – Христос на стоянке! – заметил доктор Дарувалла.

– Да, не очень художественно, – ответил иезуит. – Иногда мне вспоминается, что статуя пострадала от вандалов.

– Не понимаю почему, – пробормотал Фаррух.

– Ну, так или иначе, я однажды допоздна задержался в школе – я там ставил пьесу, еще что-то музыкальное… Не помню что. И этот человек, который стал для меня такой навязчивой идеей… он тоже задержался. Но его машина не заводилась – у него была ужасная машина, – и он попросил, чтобы я довез его до дому.

– О-хо-хо… – сказал доктор Дарувалла.

– Мои чувства к нему шли на убыль, как я уже сказал, но я все же не был застрахован от воздействия его чар, – признался миссионер. – И вот такой вдруг предоставился шанс – доступность