– Поможете мне убрать? – спросил Шарль севшим голосом.

Не успела я ответить, как он уже убежал к себе на кухню. Мы с Амели печально переглянулись. Она последовала за мужем. Пока мы прибирали в ресторане, не было произнесено ни слова, лишь время от времени слышались дружеские, ободряющие хлопки по спине. Мы пожелали друг другу сладких снов, сами себе не веря.

Самюэль проводил нас с детьми до маслобойни. Он предложил остаться на ночь.

– Я лягу на диване, – уточнил он.

Нам удалось засмеяться. Всю дорогу он нес Роми, а теперь поставил ее на пол.

– Идите ложитесь, дети, – велела я.

Они охотно послушались.

– Спокойной ночи, папа.

Я проследила за ними, а потом переключила внимание на Самюэля. Подошла к нему, положила ладонь ему на грудь и встала на цыпочки.

– Нет, лучше не надо, – ответила я на предложение Самюэля, коснувшись поцелуем его щеки.

Он усмехнулся:

– Завтра утром приеду, чтобы попрощаться с Машей. И чтобы быть рядом с тобой.

– Ей будет приятно… Спасибо тебе за все, Самюэль.

Когда я утром поворачивала ключ в зажигании внедорожника Джо, меня била дрожь. Машина не покидала гараж с тех пор, как он ее туда поставил в последний раз за несколько часов до смерти. Не обращая внимания на стукающиеся друг о дружку колени, я все же смогла доехать до середины двора. До аэропорта полтора часа езды, так что я обязана взять себя в руки. Приехал Самюэль, вошел вслед за мной в холл, взял Машин кожаный чемоданчик и отнес в багажник. Она собралась пробыть у сына несколько месяцев, но взяла с собой совсем мало вещей. Мне это не понравилось. Маша провела кончиками пальцев по дереву стойки, переложила несколько бумаг. Уставившись себе под ноги, я побрела во двор и стала ждать ее возле машины. Начали выходить сотрудники. Клиенты гостиницы, наблюдавшие за нами, не понимали, что происходит. Потом на пороге появилась Маша, а на крыльце «Дачи» в два ряда выстроился почетный караул. Это было великолепное и одновременно пугающее зрелище. Слишком мало времени миновало с прошлого почетного караула. Разница заключалась в том, что Маша была жива и собрались только самые близкие, чтобы попрощаться с ней перед отъездом. Как и накануне вечером, она нашла доброе слово для каждого. Я была рада, что дети в школе: не хотелось, чтобы они переживали эту сцену. Она медленно проследовала по двору с безучастной улыбкой на губах, ее внимание ненадолго зацепила мастерская Джо, потом ресторан, и она двинулась дальше. У машины она остановилась, обежала взглядом в последний раз фасад здания, задерживаясь на каждом окне, припоминая каждый уголок номеров, скрывающихся за стеклами, затем подняла лицо к небу, к кронам высоченных каменных деревьев Прованса, которые очень любила и в тени которых так хорошо жаркими летними днями. Она старалась сохранить в памяти детали, очертания, игру света, лучи солнца. Я отвернулась, ее прощание с «Дачей» было невыносимым. На самом деле даже не «прощание», а скорее «последнее прости».

– Самюэль, дорогой, – услышала я.

Я возвратилась к действительности. Маша ласково улыбалась Самюэлю.

– Ни о чем не беспокойся, – произнес он. – Приходи в форму и приезжай, мы тебя ждем.

Это прозвучало фальшиво. Не то чтобы его пожелания не были искренними, просто он тоже в них не верил. Мы с ним это не обсуждали. Хотел ли он защитить меня от своих догадок? Избегал ли подтверждать мои? Они обнялись и долго простояли так, к моему большому удивлению, – оба крайне редко позволяли себе проявление чувств. Маша прошептала Самюэлю несколько фраз, которые я не расслышала. Он покосился на меня, что-то причинило ему боль. Что именно? Неизвестно. Наплывало так много разных мыслей и эмоций…

– Пора, голубка.

Она помахала в последний раз и с помощью Самюэля забралась в машину. Я села за руль, вставила ключ в зажигание и застыла.

– Ты действительно хочешь уехать? – еле слышно спросила я.

– Поедем, пожалуйста.

Ее голос звучал мягко и устало. Она смотрела прямо перед собой, и в ее больших глазах застыли слезы. В данный момент моей главной задачей было ускорить отъезд. Я тронулась с места и поехала по аллее быстрее обычного. В боковом зеркале отразились обнявшиеся Шарли и Амели.

Всю дорогу до аэропорта я не нарушала заданный Машей режим молчания. Она отвернулась к окну. Что ее там привлекало? Пейзаж вдоль дорог, которые она знала наизусть, потому что проезжала здесь на своей «мехари» бессчетное число раз? А может, она была уже далеко отсюда? О чем размышляла? Прокручивала ли в мыслях свою жизнь? Я неожиданно отдала себе отчет в том, сколько ей лет. Маша состарилась, и никто не заметил, как это случилось. А ведь она оставалась красавицей, возраст щадил ее красоту. Машина элегантность сохранилась нетронутой, а траур сделал ее еще более впечатляющей. Машины морщины были летописью ее радостей и страданий, глубоких страданий и ужасного горя. Как я буду жить без нее? Я никогда об этом не задумывалась и никогда не задавалась таким вопросом. Моя душа, мое сердце отвергали его. Однако мне бы следовало приготовиться к нему сразу после смерти Джо.

Мы припарковались, и она сразу распахнула дверцу, я даже не успела среагировать. Я быстро присоединилась к ней и теперь уже, не оставив ей выбора, сама взяла ее чемодан. Она избегала моего взгляда, но согласилась опереться на меня и крепко ухватилась за мою руку. Без единой мысли в голове, я прильнула щекой к ее щеке, чтобы еще немножко побыть с ней рядом. Слезы текли из моих глаз на ее щеки. Я вспоминала все случаи, когда привозила их с Джо в аэропорт перед отлетом в большое зимнее путешествие к сыну. Я никогда не плакала. И никогда мы не ехали до аэропорта в полном молчании. Джо вел машину по дороге туда, я на обратном пути. Мы все трое были веселыми, оживленными, то и дело хохотали. На пути туда я сидела на заднем сиденье, как и подобает девчонке, которой я была для них. Это были каникулы, время отдыха. Я за них не беспокоилась. Я доверяла Василию, не сомневалась, что он позаботится о родителях. Тем более что через два месяца я приеду их встречать, заберу в аэропорту и они снова станут моими. Целиком и полностью моими. А теперь все кончено. Джо ушел далеко, очень далеко. И Маша тоже уходила. Она улетала, а обратный рейс не планировался. Я так боялась ее ответа, что тянула, не задавала ей вопрос. И никто другой его не задал.

Избавившись от своего чемоданчика, она протянула мне руку, и я стиснула ее так, будто вся моя жизнь от нее зависела. Я была маленькой заблудившейся девочкой, которую бросили одну… Это ощущение дежавю, повтора ситуации, когда-то уже пережитой, лишило меня голоса. Я слишком боялась заговорить, слишком боялась прокричать о своем отчаянии.

– Голубка, я не люблю долгие прощания, ты это знаешь. Не хочу, чтобы мы причиняли друг другу боль…

Я кивнула. С силой, которой я в ней не подозревала, она увлекла меня к зоне контроля безопасности. Там она принялась рыться в сумке и достала что-то, зажав это в кулаке.