– Как ты считаешь, все хорошо? – спросила я, закончив рассказ.

– Все идеально, голубка, как всегда.

Какое счастье! Какое облегчение! Я широко ей улыбнулась, на что не решалась после смерти Джо.

– Какой же путь ты прошла с тех пор, как появилась здесь! Помнишь, как ты впервые убрала комнату?

– Не так уж плохо у меня получилось! – засмеялась я.

– Ну да, ты, конечно, оставила всюду понемногу пыли, зато у нас еще никогда не было номера, который бы так мощно пах моющим средством!

Мы обменялись понимающими улыбками.

– Ты столько работала и столькому научилась. Ты никогда не позволяла себе пасть духом или поддаться унынию. Ты хотела во всем разобраться, тебе все было интересно. Ты была так увлечена работой… Джо очень гордился тем, какой ты стала. Он всегда помнил вашу встречу. Как, впрочем, и я: ты появилась здесь в отчаянном положении, но полная яростного желания выстоять.

Почему она заговорила со мной о том времени? К чему она клонит? По мере того как мой энтузиазм ослабевал, ее глаза заволакивались пеленой. И я вдруг испугалась странного оборота, который принимал наш разговор.

– Он очень тебя любил, и я тебя очень люблю… Ты отлично управишься летом, – добавила она, гладя меня по щеке.

Меня окончательно обуял страх. Я попыталась высвободиться, но она не отпустила.

– Ты о чем, Маша? Мы же летом вместе будем заниматься «Дачей». Мы воздадим должное памяти Джо все вместе, с тобой. А ты как будто…

– Голубка… Я уеду на некоторое время к Василию.

– Нет! Как это на некоторое время? Но не сейчас же! Поедешь к нему в конце сезона, как каждый год.

Она покачала головой:

– Я улетаю через четыре дня.

– Да ты что? Это невозможно!

Я выдернула ладонь, наверное, излишне резко и вскочила:

– Ты не можешь нас бросить! Ты не можешь меня…

Мой голос надломился. Я отшатнулась, не в состоянии смотреть на нее.

– Пожалуйста, голубка… вернись ко мне.

Она протянула ко мне руку. Я как можно шире распахнула глаза, чтобы помешать рвущимся наружу слезам. Меня пронзила боль, прятавшаяся где-то глубоко-глубоко внутри. Животная боль. Та боль, которая определила всю мою жизнь. Но я все же покорно села рядом с Машей, ведь она была еще здесь. Меня знобило, я дрожала, ломала пальцы.

– Посмотри на меня, – настойчиво попросила она.

Я снова подчинилась. Ее лицо было грустным, но спокойным. Она приняла окончательное решение.

– Но почему? – прошептала я.

– Мне необходимо повидаться с сыном.

– Это ясно, но разве он не может приехать?

– Если я попрошу, он приедет, наплевав на все сложности. Уверяю тебя.

– Тогда попроси его… пожалуйста… умоляю…

– Нет. Слишком трудно оставаться здесь без Джо. Ты беспокоишься обо мне, я знаю. Все беспокоятся, но я никогда не была бесполезным грузом и отказываюсь им становиться.

– Не говори так! И потом, у меня без тебя не получится, Маша, ты мне нужна здесь.

– Нет, голубка, ты ошибаешься. Ты много лет все делаешь сама, без нашей помощи. Мы с Джо давно уже только статисты, и тебе это известно, как и всем остальным.

– Но вы были здесь!

– «Дача» – это мы, не забывай. И ты здесь у себя дома.

Четыре дня пролетели, а я так ничего и не придумала. Похоже, время вело со мной нечестную игру. Маша подолгу разговаривала с каждым, объясняя причины своего отъезда, убеждая, что все пройдет хорошо, что я буду рядом, что они могут на меня рассчитывать, а она гордится ими и уверена, что «Дача» в хороших руках, в руках всех, кто в ней трудится. Когда очередной работник выходил после встречи с ней в библиотеке, он врывался ко мне в кабинет, чтобы спросить, нельзя ли что-нибудь сделать или хотя бы попробовать, но мое молчание означало ответ, и, поникнув, каждый неизменно произносил: «Ты прекрасно со всем справишься, мы верим в тебя».

Накануне отъезда Маша вышла в холл и взяла ключи от «мехари».

– Не волнуйся, голубка, – остановила она меня, не дав раскрыть рот. – Я заеду к Эмме и Джо и через час буду обратно.

Я оставалась за стойкой и смотрела, как она уходит. Сумочка элегантно висела у нее на запястье, а шаг был на удивление уверенным. Она окончательно определилась, и для нее все стало ясно. Она готовила свой отъезд тщательно, не забыв побывать на кладбище и попрощаться.

Тем же вечером Шарли распорядился накрыть стол в ресторане на всех, включая своих и моих детей и Самюэля, который тоже был приглашен. Я подозревала, что наш шеф-повар аннулировал все заказы столиков и настоятельно советовал гостям отеля поужинать сегодня в другом месте. Вечером в ресторане были только мы. Мы сами подавали блюда, а Шарли курсировал между своей кухней и ресторанным залом. Маша сидела во главе большого и красивого стола. Вопреки скрытой грусти, слышался смех, звучали забавные истории и шутки, Джо незримо присутствовал среди нас, воспоминания о нем витали в воздухе. Я была, наверное, самой молчаливой и не отрывала глаз от Маши. Я видела только ее, продолжая отыскивать хоть какой-нибудь способ ее удержать, не отпустить к этому блудному сыну, который не появлялся здесь уже двадцать лет, тогда как я… Мое дыхание ускорилось, набежали слезы, кулаки сжались сами собой. Сидевший рядом Самюэль взял меня за запястье, погладил большим пальцем, и я изо всех сил постаралась переключиться на него, на его шершавую руку. Он наклонился ко мне и проговорил на ухо:

– Тсс, Эрмина… все уладится…

Я кивнула. Самюэлю были знакомы все мои демоны, все мои слабости. Я с усилием сглотнула, заставляя себя держаться, повернулась к нему и молча поблагодарила. Как часто я цеплялась за него, словно утопающая. Его поддержка была моим спасательным кругом. Я улыбнулась и снова присоединилась к разговорам за столом:

– А помните, как я вломилась в номер к гостям, считая, что они уже уехали, и застала их в постели в самый разгар?

Все разразились хохотом, а я встретила печальный Машин взгляд.

Ужин продолжался, мы не хотели, чтобы он заканчивался. Но в какой-то момент Маша все же поднялась:

– Веселитесь, ребята, и дальше, а я пойду спать.

– Тебя проводят, – предложила я.

– Позволь мне вернуться самостоятельно. Я найду дорогу с закрытыми глазами.

Она поцеловала каждого из нас, обняла детей. Обменялась с Алексом и Роми пожеланиями спокойной ночи по-русски. Свой обход она закончила на мне и поцеловала меня в лоб:

– До завтра, голубка.

Все стали из-за стола. И все как один дошли с ней до террасы. Самюэль приблизился ко мне сзади, обнял, а я прижала его руки к себе. Маша спокойно пересекла двор, поднялась по ступенькам крыльца, снова спустилась, чтобы сорвать увядший цветок олеандра у входа, и исчезла в темноте холла. Потом зажегся свет. Маша включила ночник на стойке, как делала это по вечерам в последние пятьдесят с лишним лет. На террасе ресторана стояла мертвая тишина.