Я кивал. Николетта в своем репертуаре. Примерно два раза вгод она устраивает спектакль под названием «Близкая смерть» и торжественнопишет завещание. Затем призывает меня и начинает отдавать приказания. Ей и вголову не приходит, что чемодан, набитый пожелтевшими письмами, в случае чегобудет мигом отправлен в печь. Мне совершенно неинтересно читать обращенные кмаменьке любовные послания, я очень уважал отца и предпочитаю думать, чтоматушка ему никогда не изменяла.

— Вава, ты меня не слушаешь! — взвизгнулаНиколетта.

— Нет-нет! Я очень внимательно слушаю.

— Тогда почему ты молчишь?

А что я должен делать, по ее разумению? Заламывать руки,падать на пол и биться затылком о паркет?

— Извини, я борюсь со слезами, не каждый день теряешьродную мать!

Николетта села, с подозрением глянула на меня, потом вновьобвалилась в подушки.

— О-о-о, моя голова, тошнит!

— Не следовало пить коктейли, предупреждал ведь.

— Какой ты зануда! О-о-о… Врача вызвали?

— Сейчас придет.

— Тася!!! — завопила маменька.

Домработница материализовалась на пороге.

— Немедленно смени постельное белье, дай розовое, то,новое, с вышивкой. И сорочку другую, голубую, нет, красную. Стой, дура, кудапошла?

— За бельем.

— Лучше пижаму, — рявкнула Николетта, —бежевую, с рюшами! Духи принеси. «Миракль».

— Ладно.

— Щетку для волос.

— Сейчас.

— Губную помаду и пудреницу!

— Ты зря так стараешься, — усмехнулся я, —скорей всего приедет замороченная вызовами бригада, которой будет без разницы,какая на тебе рубашка.

Николетта подскочила на ортопедическом матрасе, за который явыложил такую сумму, что до сих пор тошнит при воспоминании.

— Вы не позвали Сергея Федоровича?

— Так он уехал с семьей отдыхать, — сообщилаТася, — в горы, на лыжах кататься. Позвонила ему на мобильный, а онговорит: «Извините, не могу, в Альпах сейчас, на подъемнике сижу».

— Кого же ты пригласила? — побагровела маменька.

— Ноль три набрала.

Николетта на секунду потеряла от гнева голос, но потом он кней, к сожалению, вернулся, и матушка завопила так, что труба, от звука которойпали стены Иерихона, почернела бы от зависти.

— Ты обратилась в муниципальную службу!!!

— Так вы говорили, что умираете, — отбиваласьТася.

— Не настолько, чтобы звать бесплатного доктора!!! Боже!!!Ужас!!!

Она бы, наверное, растоптала глупую Тасю, но тут раздалсярезкий звонок в дверь. Домработница, радуясь, что легко отделалась, ринулась вприхожую. Николетта шлепнулась на кружевную наволочку и трагическим шепотомпросвистела:

— Ну вот! Сейчас подумают, что к нищей приехали! Бельемятое, сама в несвежей сорочке!

Я не успел ничего ответить, потому что в спальне появилисьдве хмурые тетки. Одна, чуть постарше, мрачно спросила:

— Что у нас?

— Умираю, — простонала Николетта, — инсультразбил! О, скажите, сколько осталось жить? Мне нужно знать правду, у меняребенок…

Врач молча вытащила тонометр, закрепила манжету и черезсекунду ответила:

— Нечего притворяться. Давление, как у космонавта, стодвадцать на восемьдесят. Да в вашем возрасте у людей давно гипертония!

Николетта села. По лицу было видно, что она растерялась.Конечно, маменька привыкла к ласково улыбающемуся Сергею Федоровичу, которыйохотно подыгрывает пациентам. Закатывает глаза, качает головой, цокает языком,потом, заговорщицки улыбаясь, вытаскивает аспирин, растворяет таблетку в воде иуверяет, будто это волшебное американское средство от инсульта, инфаркта,гепатита, СПИДа, словом, от всех болячек, которые придумала себе матушка. Потомберет конвертик и исчезает. После его ухода у Николетты остается сладкоеощущение, что она избежала неминуемой смерти. А сейчас у нее в спальне стоятдве злые бабы, которые не сняли уличной обуви, не помыли рук и не собираютсявозиться с «больной».

— Пили? — отрывисто поинтересовалась одна.

— Только коктейль, — пролепетала маменька, —розовый такой, вкусный.

Докторица сморщилась:

— Фу! Потому и болит голова. Надо бы сообщитьдиспетчеру, что ложный вызов сделали! Наговорили ей: умирает, сердце! А у самойптичья болезнь!

— Какая? — прошептала Николетта, бледнея. —Какая у меня болячка?

— Перепел, — отрезала врач. — Как не стыдно,оторвали людей от дела, за такое полагается наказывать.

Маменька разинула рот, но звук не шел. Оно и понятно, будучисветской дамой, Николетта вращается в таком обществе, где не принятовыплескивать эмоции. Столкнувшись с нормальной человеческой реакцией на своеповедение, матушка оторопела.

— Отвратительно, — кипела тетка, пряча тонометр.

Я быстро вытащил кошелек. Врачи сменили гнев на милость и,посоветовав принять две таблетки анальгина вкупе с чашкой кофе, удалились былопрочь.

Но тут Николетта пришла в себя и решила не сдаваться.

— У меня дикие боли в спине!

Получив энную сумму, врачи считали себя не вправе отказать впомощи, поэтому развернулись и изучили позвоночник охающей матушки.

— Ерунда, — вынесли они вердикт, —остеохондроз, он у всех, даже у маленьких детей.

— Может, мне массаж поделать, физиотерапию? —ринулась в бой Николетта.

Медички притормозили на пороге, потом более молодая женщинас неподражаемой интонацией произнесла:

— А смысл?

Все замерли, словно герои финальной сцены бессмертной пьесыН.В. Гоголя «Ревизор». Врачи отмерли первыми и, громыхая железным чемоданом,удалились.

— Что она имела в виду? — растерянно протянуламаменька. — Намекала, будто нет никакого смысла меня лечить?! Тася!!!Немедленно открой балкон и пропылесось пол! Вава, шагом марш в гостиную!!!

Я усмехнулся и пошел в указанном направлении. Через секундув комнату принеслась Николетта, размахивавшая конвертом.

— На!

— Что это? — удивился я.