— Значит, возле двери во время уборки нашли? — уточнила Ольга.

— Ну да. Смотрю, чего-то валяется. Ну и подняла.

— А почему же сразу не показали?

— Забыла.

— Ой, неправду, Люба, говорите. Себе оставить хотели?

— Ну да. Красивая штучка. А потом присмотрелась получше — ба, да она пластмассовая! Ну и трухнула — вдруг, думаю, это улика, а мне отвечай потом. Полночи переживала, что сразу вам не отдала. Вот принесла. — И Люба облегченно вздохнула. — Вы уж не сердитесь на меня и синьору Максиму не говорите, а то он ужас как рассердится. Ладно?

— Ладно. Спасибо за находку. А вы случайно не знаете, кому этот мундштук принадлежит?

— Нет. Не знаю. У наших я такого не видала. А гостей-то херову тучу вчера нагнали, так что, наверное, вещица эта из ихних будет.

В ту злополучную ночь в доме Фандотти не спал почти никто. Собравшиеся в девять часов утра на завтрак гости выглядели бледно. Кто усиленно тер и без того красные глаза, кто хватал себя за руки, силясь унять нервную дрожь, иные зло сверкали глазами, и на их расстроенных лицах читалась ненависть ко всему и вся, включая и собственную персону.

Константин Валито мучился от недосыпания. Первую треть ночи они с женой провели в компании вульгарного милицейского полковника, отвечая на дежурные вопросы: где был, что делал и т. д. Потом куда-то исчезла Милена, и его препроводили в комнату одного, где, тщетно пытаясь считать овец, слонов и прочих представителей земной фауны, он нервничал и поминутно сбивался со счета, размышляя, куда могла подеваться жена и не прихлопнули ли ее в одном из многочисленных закоулков проклятого замка Фандотти. Выходить из комнаты Константин не решался, боясь нарваться на какие-либо неприятности, но и заснуть так и не смог. В результате он около двух часов проторчал у окна, вглядываясь в мрачно чернеющий за забором лес. Время от времени на горизонте появлялись приплясывающие от холода секьюрити. Они хлопали себя рукавицами по бокам и притоптывали большими валенками, но, хотя отчаянно мерзли, службу несли исправно, один за другим проявляясь в свете прожектора на белом снегу.

В четвертом часу утра в дверь поскреблись. Узнав взволнованный голос жены, Константин вдруг разозлился. Типичное поведение мужчины. Он, который минуту назад переживал за ее жизнь и воображал самые несусветные несчастья, грозившие любимой, теперь дулся и злился на бесстыжую бабу, треплющую нервы порядочным людям.

Улегшись в постель, Константин наблюдал за ней. Милена была возбуждена. Всегда аккуратная до тошноты, она сорвала с себя платье и швырнула его на спинку кресла, оставшись в одном поясе для чулок. Потом прошлепала к бару, налила себе бокал мартини, залпом выдула его, сморщилась и, зажав рот рукой, бросилась в туалет, откуда донеслись отвратительные звуки выворачиваемого наизнанку желудка. Константин брезгливо прищурился.

— Что это с тобой? — неодобрительно спросил он, когда белая, как стена, Милена, шатаясь, появилась на пороге спальни. — И где это, позволь узнать, ты болталась?

Милена молчала, с трудом переставляя непослушные ноги. Она добралась до кровати и мешком свалилась прямо поверх одеяла, от нее тошнотворно пахло блевотиной.

За десять лет супружеской жизни Константин ни разу не видел жену в подобном состоянии — всегда ровная, подтянутая, выхоленная, и вдруг… Жалкое, разбитое, раздавленное существо, неспособное ни говорить, ни мыслить. Еще и на пьянку потянуло, при ее-то аристократическом апломбе.

— Что произошло, я тебя спрашиваю? — Он приподнялся и, взяв жену за плечи, хорошенько встряхнул ее. — Отвечай сейчас же! Где ты была?

— Не знаю, — пролепетала Милена, громко ойкнув, зажала обеими руками рот и, вырвавшись из рук мужа, свесилась с кровати. Ее шумно вырвало.

— Дура! От дурища-то, — мрачно констатировал муж.

— Надо горничную вызвать, — простонала Милена и бессильно опрокинулась на подушку.

— Да, только прислуги здесь не хватало. Чтобы наутро все присутствующие знали, что творит по ночам супруга Валито. Да Фандотти меня завтра же на улицу вышвырнет. Сам уберу.

Напоив то, что до сих пор звалось Миленой, подсоленной водой и удостоверившись, что она задремала, он поплелся в ванную и с помощью полотенец принялся заметать следы преступления. Злость понемногу прошла, и он задумался о жуткой истории, в которую все они вдряпались. Потом махнул рукой и, проворчав: «Утро вечера…», — улегся рядом с женой. Уже через минуту ему показалось, что Милена чересчур старательно сопит, очевидно, притворяясь спящей. Он вполголоса позвал ее, но она не ответила.

Утром Константин попытался возобновить расспросы, но жена отмалчивалась, сославшись на дурное самочувствие. Потом, дескать, дорогой, все потом. Поскольку его и Милену ночью уже допросили, они могли бы уехать немедленно, но Константин решил остаться на завтрак…

Завтрак накрыли в большой столовой на первом этаже. Несколько официантов, задержавшиеся по распоряжению Массимо Фандотти, неслышно скользили между накрытыми столами, разнося каши, мюсли, фрукты, йогурты, кофе и свежие булочки.

Излюбленных Ольгой жареных сосисок не подавали. Оно и понятно — ведь она находится среди людей, собирающихся жить вечно и потому соблюдающих особый пищевой режим. Ольга ясно представила себе, как трясущийся от старости господин Массимо подвергнет себя анабиозу. Проснется лет через пятьдесят-семьдесят в клинике будущего, где клонированная медсестра впорет ему пониже спины некое гиперомоложивающее вещество, и начнет он все с чистого листа, с новыми силами и новыми женами, но с теми же мыслями и целями. Его излюбленным афоризмом так и останется высказывание Моэма: «Деньги, как шестое чувство. Если их нет, то остальные пять бесполезны».

Вскоре должен был приехать Дубовой для опроса оставшихся свидетелей, большая часть гостей, давших показания, уже разъехались по домам или собирались это сделать немедленно после завтрака.

Ольга засела за дальним угловым столиком, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть присутствующих. И увидела немало любопытного. К сожалению, ее наблюдения не столько прояснили обстановку, сколько запутали ее, однако это было лучше, чем ничего.

Люди за соседними столиками вяло ковырялись в тарелках, аппетит явно отсутствовал, никто не разговаривал. Вглядываясь в их сумрачные лица, Ольга пребывала в напряженных размышлениях. Ее внимание привлек темноволосый молодой человек с богемным хвостом и тревожным огоньком в глазах, секретарь синьора Фандотти. Она успела навести о нем справки и узнать, что паренек служит в компании всего несколько месяцев, но уже сумел зарекомендовать себя как толковый работник, ему двадцать четыре года и зовут его Игорь Залесский.

Вел он себя весьма странно. Войдя в столовую и осмотревшись, секретарь сел один и долго мурыжил подошедшего официанта. Сделав, наконец, заказ, он внезапно встал и вышел. Минут через пять вернулся и принялся наворачивать овсянку с фруктами. Его суетливое поведение на фоне заторможенности большинства присутствующих невольно привлекало внимание.