В ту ночь долго не засыпала команда.

А утром снова аврал: грузили на борт самолет. Чухновский нашелся и здесь. Он ухитрился поставить фюзеляж самолета прямо на лыжи, без шасси, и, используя средний мотор с уцелевшим винтом, подогнал аппарат своим ходом к ледоколу. Десятки красинцев помогали ему лавировать среди торосов. Все остальное было трудоемким, но не очень сложным делом.

«Красин» остается один

19 июля, имея на борту всех спасенных, ледокол вошел в бухту Кингсбей и в тот же день передал их на «Читта ди Милано». Нужно было видеть, как прощались с экипажем «Красина» злополучные воздухоплаватели.

А для советских полярников настало время новых забот — розыски Алессандрини и Амундсена. Но корабль нуждался в серьезном ремонте, в пополнении запасов угля и пресной воды. Воду и уголь взять можно довольно быстро. А вот ремонт возможен только в ближайших доках Норвегии или Швеции. К сожалению, на это нужно время, а полярная осень уже недалека.

Решено, что самолет останется в Кингсбее, и Чухновский ломает голову, как спустить его на воду. Вода не лед, неподвижного помоста не соорудишь. Наконец решение найдено: спустить аппарат с помощью «Читта ди Милано».

«Красин» осторожно подползает к итальянскому судну, становится бортом у его высокого крутого носа, как кран возвышающегося над приземистым ледоколом. Стальные тросы, поданные с судна, держат и выравнивают самолет. Соединенными усилиями двух команд (итальянские моряки охотно включились в аврал) «красный медведь» снят с ледокольного помоста. Он повисает в воздухе, и его медленно опускают на заранее сооруженный плот. Затем буксируют катером в небольшую и хорошо защищенную бухточку. Здесь уже стоят два норвежских и один итальянский гидропланы.

На берегу с «медведем» осталась вся летная группа, корреспондент «Комсомолки» Николай Кабанов и два кочегара — Василий Писарев и Эдуард Чаун, приданные Самойловичем в помощь Чухновскому.

Так на берегу бухты Кингсбей, у норвежского городка Ню-Олесунн, возник небольшой советский поселок, восемь жителей которого подняли флаг Родины на далеком Шпицбергене.

С ледокола спешно перебрасывалось авиаимущество, горючее, инструменты, продовольствие, спальные мешки, палатки, личные вещи. «Красин» торопился изо всех сил: быстрее в Ставангер, в норвежский док для ремонта! Но почти на два дня выход задержался из-за сильного тумана. Только 25 июля корабль смог выбрать якоря, чтобы двинуться на юг. Размахивая флагом, чухновцы прощались с родным кораблем и кричали:

— Не забывайте нас!

А на борту судна скандировали:

— До сви-да-ния, Бо-рис Гри-горь-евич!

Руководство экспедиции оставило Чухновскому приказ:

Ко дню возвращения «Красина», примерно через 16–18 дней, Вам надлежит собрать самолет, привести его в пригодное для полетов состояние, а также совершить один или несколько пробных полетов по Вашему усмотрению и за полной Вашей ответственностью. Пробные полеты ни в коем случае не могут быть дальними и по времени не должны превышать двух летных часов…

…Работа всей партии должна протекать под Вашим руководством и за Вашей личной ответственностью.

Устанавливались сроки и часы радиосвязи лагеря Чухновского с ледоколом.

Приказ исключал для экипажа «красного медведя» возможность самостоятельного дальнего поиска. Самойлович считал (и не он один) такие полеты без взаимодействия с ледоколом весьма рискованными, поэтому и приказал Чухновскому, человеку военному, не предпринимать такого рода попытки. Возможно, тут не обошлось без некоторой перестраховки со стороны начальника экспедиции.

Все полагали, что ледокол вернется в Кингсбей через две-три недели. А он вернулся только через сорок дней.

«Русский поселок» на норвежской земле состоял из трех палаток: желтой большой «спальной» со спальными мешками, разложенными прямо на гравии, и двух армейских поменьше, в одной — кухня и кают-компания, в другой — штаб.

С особым старанием оборудовали кают-компанию. Здесь все время гудели четыре примуса, было относительно тепло и каждый мог выпить горячего чая. У полотняных стенок расставлены «столы» и «диваны», изготовленные из ящиков. Находчивый Писарев развесил неизвестно как попавшие с «Красина» санитарные плакаты, призывавшие к мытью рук перед едой, регулярному проветриванию помещения и мытью полов.

В центре «поселка» — радиомачта с двумя флагами, в том числе флагом экипажа. Он изображал медведя, держащего знамя с надписью «СССР».

Как и всегда, главная забота чухновцев — самолет. Шелагин и Федотов при самом деятельном участии Чухновского, Писарева и Чауна ремонтировали машину, проверяли моторы и всю аппаратуру. Алексеев и Кабанов без конца возились с рацией. Радио — единственное, что связывало с Большой землей, с «Красиным», осведомляло, хотя и крайне скупо, о буднях ледокола.

Счастье сопутствует сильным и смелым, — эту старую истину вновь и вновь доказывал «Красин». На пути в Ставангер ледокол принял радиограмму с призывом о помощи с борта туристского парохода «Монте Сервантес». Имея на борту полторы тысячи пассажиров и больше трехсот человек команды, пароход этот получил несколько пробоин от плавучих льдин. «Красину» пришлось изменить курс, чтобы спасти людей этого судна. Легко можно вообразить тот восторг, с которым встретили пассажиры терпящего бедствие «Монте Сервантеса» прославленный корабль. Полторы тысячи голосов пели «Интернационал»— вразброд, но совершенно искренне. Красинцы только руками разводили: когда они успели выучить пролетарский гимн, эти домовладельцы, лавочники, бухгалтеры, приказчики, врачи и адвокаты, из которых состояла основная масса пассажиров?

На спасение судна, заделку огромных пробоин, сопровождение в ближайший порт ушло больше десяти дней. Но ведь речь шла о тысяче восьмистах жизнях, и экипаж ледокола не колебался. Так еще одна славная страница появилась в истории беспримерного похода. Из лаконичных радиограмм чухновцы могли лишь догадываться о триумфальном пути ледокола и восторженной встрече в Ставангере, где «Красин» оказался лишь И августа. Им все это предстояло пережить самим потом, при возвращении на Родину.

Жизнь на берегу крохотного заливчика вдали от Родины была отнюдь не безмятежной. Очень досаждали туристы, которые часто вели себя довольно бесцеремонно. Не помогал ни вежливый французский Чухновского, ни далеко не изящный русский Федотова. В самом городке Ню-Олесунн насчитывалось всего 248 жителей — в основном горняки местных угольных копей. Но сенсационные события вокруг дирижабля «Италия» привлекли сюда сотни туристов. И каждый считал долгом побывать в «русском поселке», забраться в советскую палатку, пощелкать «кодаком» и при случае незаметно унести какой-нибудь сувенир. Очень помогало советской колонии хорошее отношение норвежцев, особенно рабочих-горняков.

Чухновский не раз говорил своим ребятам:

— Нет худа без добра. Жизнь в таком лагере для нас вроде тренировки. Случись зазимовать где-нибудь, когда будем искать Алессандрини, мы теперь к этому подготовлены во всех отношениях. Вот даже Джонни научился готовить почти съедобное первое.

— Там будет даже легче, — отшучивался Джонни. — Там не будет варяжских гостей.