Видцы, истинные ведьмаки, редко работали в одиночку. А точнее будет – никогда.

Каковы бы ни были его профессиональные особенности, видец, способный ощущать сущность нечисти, должен был уметь главное – удерживать тварь, делать ее видимой для других. А вот чтобы обезвредить бестию, нужен был кто-то еще. Поэтому сенсорик никогда не работал один. И этот «кто-то еще» должен был, во-первых, знать слабые места бестий. Неотъемлемой частью ведьмачьего искусства было знание набора инструментов, с помощью которых можно было убить или подавить ту или иную нечисть. На кикимору не пойдешь с заговоренным железом, что полезно против оборотня, а леший не испугается запаха трав, от которого воротит нос багник. Любой ведьмак, обучающийся своему ремеслу, первым делом изучал привычки нечисти и способы борьбы с ней, а потом немало времени тратил на то, чтобы найти необходимые – и нередко весьма редкие – ингредиенты для различных магических смесей, те или иные предметы, без которых обойтись нельзя. Нет орудия – на нечисть лучше не лезть.

Во-вторых, этот «кто-то еще» должен был быть достаточно сильным, быстрым и безжалостным: иная тварь, даже связанная узами невидимого принуждения, в разы превосходила скоростью и ловкостью самого натасканного на молниеносные удары человека. Тут и правильно подобранное орудие могло не спасти.

Ко всему прочему у сенсорика, видца, был существенный недостаток: удерживая связь с нечистью, он рисковал повредиться сам, например, получить сильнейшую головную боль, и чем дольше, тем вероятнее. Иногда это заканчивалось глубоким обмороком, комой и даже смертью. Ведьмаку нужен был напарник, который убьет тварь прежде, чем тварь убьет его. А лучше – два или три. Отряд.

Отряд Германа состоял из шести человек – типичный набор: «голова», два «видца», два «кулака» и «фуражир».

«Головой», само собой разумеется, был Герман, командир, человек, определявший и стратегию, и тактику боя. При случае он мог заменить любого, однако чаще всего сам в бой не вступал, руководя со стороны. «Видцами» были Стефка и Аська, кое-какие склонности были и у самого Германа. Подкова и Порозов были «кулаками», бойцами – теми, что убивают тварь и прикрывают видцев. «Фуражир» и лекарь Лукич вне рейда занимался тем, что разыскивал необходимые инструменты и ингредиенты: от серебряных пуль и кинжалов до когтей ласточек или языков змей – на всякую тварь да на всякий случай, а там время покажет, надо оно иль не надо. Сверхзапасливость Лукича была притчей во языцех, что однако не мешало пользоваться ею во время рейдов. Фуражир в отряде был, образно говоря, подмастерьем в кузнице: молоточек подать да меха раздуть, но без его участия железо бы не ковалось. Каждую свободную минуту Лукич проверял свои запасы, без сожаления расставаясь с испорченными, сломанными или прогнившими – дырявые порты сраму не прикроют, как любил говаривать он, и пополнял новыми, собирая травы, коренья, потихоньку вылавливая жаб, змей, пауков.

Константину не понадобилось много времени, чтобы определить, кто есть кто. Род занятий каждого из отряда для мага был очевиден, как и уровень силы, которой каждый обладает, как и способности. Но были две вещи, которые помимо работы объединяли этих людей, не один год кочующих вместе в поисках распоясавшихся бестий. И это тоже было очевидно. Искренняя дружба и взаимопомощь и острая неприязнь к тауматургу. Константин кожей ее чувствовал – вязкую, тяжелую, неприкрытую неприязнь. Ни на чем не основанную, немотивированную, существующую как бы саму по себе, «ничего личного», просто потому, что так установлено до нас.

Только разве его это беспокоит?

Оболонский равнодушно улыбнулся своим мыслям и вернулся к рассматриванию фигуры на верху полуразрушенной башни. И обнаружил, что ее там нет.

– А что эта ваша вдова Ситецкая там делает? – задумчиво спросил он в никуда.

– Живет она там, – подался вперед Базил, взбираясь на утес, – С весны, пожалуй. Купила, как сказывают, Белькину башню и живет там.

– Белькину башню? – задумчиво повторил Оболонский, пробуя название на вкус, помедлил и предложил:

– А не навестить ли нам эту милую старушку? Прямо сейчас?

– Слыхал я, Белькина башня пользуется дурной славой? – спросил Константин, мерно покачиваясь в седле и уворачиваясь от хлестких веток деревьев, плотно обступивших почти незаметную тропу.

Базил, идущий впереди, долго не отвечал, отчего тауматург решил, что ответа не дождется вовсе, но лесник, похоже, просто собирался с мыслями.

– Дурной то да, – осторожно ответил он, – Старики сказывали, ведьму там схоронили.

– А ты что ж, не веришь?

– Отчего ж не верю? Верю.

– Но идешь к Белькиной башне без боязни. Вдова там живет, и ты ее не сторонишься. Семья жила на хуторе неподалеку, с другой стороны озера. Выходит, не верите вы в легенду про страшную ведьму Бельку?

– Про Бельку верим, – мрачно ответил Базил и украдкой перекрестился.

– Значит, не в башне дело?

– Тревожно как-то в лесу стало. Чую беду.

– О чем это ты? Какая тревога?

Лесник пошел чуть быстрее, насупившись и втянув голову в плечи.

– Послушай, Базил, мы не враги друг другу. Я хочу помочь вам вернуть детей. Но как я узнаю, что произошло, если вы все будете молчать?

Лесник прошел еще с десяток шагов, прежде чем ответить.

– А никакая тревога. Просто тревожно и все тут. Старики-то по слухам сказывали, а знающие люди точно сказали: не было в башне Бельки. Ежели ведьму где и схоронили, то точно не на Белом озере. А ежели по всем правилам не схоронили, то она неупокоенная. Это ж значит, сила в ей колдовская осталась, как плоть нужную найдет, то сразу возродится и мстить будет.

Оболонский поразился тому, как складно сказал мужик о вещах, в которых вряд ли сам разбирается. Не иначе, как с чужих слов. С чьих, интересно?

– Ходят слухи, что Бельке не лежится на месте, – нехотя продолжил лесник, – Видать, нашла ведьма, в ком поселиться.

– Так это она детей крадет? Мстит?

Лесник пожал плечами:

– Сказывают, Белька своих детей ищет. Тех, что не родились. Живых забирает взамен…

– А про оборотней что сказывают? Перевертней? – понятнее изъяснился тауматург.

– Про оборотней? – немного удивился Базил, – Перевертней тут давно не видали. Мой дед сказывал, за Вышовской пущей был один, уймищу народу порезал, так то было…

– А сейчас? Сейчас перевертни не появлялись?

– Ежели ты, барин, поверил рассказкам Мазюты, то забудь, – рассмеялся Базил, – волков у нас доволи, а перевертней нет.

– А их не так-то просто от обычных волков отличить, – спокойно заметил Оболонский, – след их как волчий, разве что чуть крупнее, да когти поострее. А один вот так чуть отстоит, – маг ткнул под нос леснику раскрытую ладонь, на которой пальцем изобразил лапу и когти, но тот только мельком глянул и отвернулся, задумчиво нахмурившись, – Даже хороший охотник не всегда поймет.