– Спасибо, Дик. – Стив пожал руку.

– Я пошел, мне еще надо пару звонков сделать. – Дик деликатно оставил Летти и Стива вдвоем.

– Ну, что вы опять расстроились, Стив? – Летти непонимающее заглянула в глаза Майлзу.

– Все хорошо, – ответил он. – Все просто замечательно. Я жду звонка от вас, Летти. Я жду ваш адрес.

Он постоял еще немного, посмотрел, как Летти исчезает в длинных коридорах аэропорта, потом вышел на стоянку такси, но в машину не сел. Он решил, что до города дойдет пешком. Стиву Майлзу было о чем подумать и о чем поволноваться. Во всяком случае, ему так сейчас казалось.

Но не только Майлз покидал аэропорт в смешанных чувствах. Был кое-кто еще, кто, сидя на веранде открытого кафе, наблюдал за взлетающими лайнерами и ждал объявления о посадке на нью-йоркский рейс. Это была Анна. Она попрощалась с Диком у больших стеклянных дверей, ведущих в здание аэропорта, но внутрь не зашла. Ей не хотелось сейчас оказаться среди толпы людей, где ее, конечно бы, узнали. Она поцеловала Дика и пошла сюда – в обычное кафе для встречающих и провожающих. Она надела темные очки, повязала на голову косынку и, заказав крепкий кофе, стала ждать, когда улетит Дик. Как только его самолет превратился в галочку на голубом фоне, она мыслями вернулась в дом, где ее ждал Гроув. Возвращаться туда не хотелось. Она не боялась гнева мужа – она вообще никогда не боялась чьего-либо гнева. Она сама умела сердиться, обвинять, нападать. Но сейчас было что-то особенно неприятное в ее ситуации. Анна пыталась себя успокоить – ведь об изменах друга друга они с мужем узнавали не раз, но, будучи людьми деловыми, умели сделать так, чтобы на их отношениях и на их образе жизни подобные происшествия не сказывались. Однако история с Диком и тот самый разговор с мужем после награждения – все это придавало ее роману неприятный, какой-то пошлый оттенок. Анна попыталась оправдаться перед собой:

«Я его люблю! Я действительно его люблю! Иначе как бы я могла так обойтись с Гроувом». Но это заклинание не помогло – ей не двадцать лет, она известный человек, и, что тоже важно, ее муж, которого сейчас она поставила в смешное положение, тоже попадет под прицел любопытных и злорадствующих. И тут Анна попыталась облегчить себе положение: «Боже! Сколько же романов было у актрис и сколько раз изменяли им их мужья?! И никто не застрелился, никто не повесился! Но почему же мне так тошно сейчас?» Последний вопрос никуда не исчез, и ответа на него не было. Анна вдруг представила, что Дик никуда не улетел, что они вдвоем, что они поддерживают другу друга – этот вариант ей понравился. Но самолет Дика сейчас разворачивался над Средиземным морем и брал курс на американский континент, а она сидела здесь, в этом кафе, и с ужасом представляла свое возвращение в Дом прелата. Особенно мучительно было думать о муже – если до вчерашнего дня он имел такую роскошь, как сомнения, то вчера все стало настолько очевидным, насколько и безнадежным. Анна с ужасом понимала, что ей придется пройти через самое старшное – ожидание. Ожидание Дика, который с головой погружен в работу, и ожидание решений мужа. Сама она ни на что повлиять уже не могла. И для деятельной и всегда находчивой Анны это сочетание безусловной вины и вынужденной зависимости было самым страшным наказанием.

«Я буду ждать Дика. Он обязательно мне позвонит. И я полечу к нему», – кое-как утешила себя Анна и махнула рукой официанту.

Летти действительно привыкла путешествовать одна. Так получалось, что, как только ей надо было собираться в дорогу, у родителей вспыхивала очередная ссора, и Летти поручали теткам, старшим двоюродным братьям или просто подругам матери. Летти уже привыкла к этим дорожным, ничего не значащим разговорам – с ней всегда обращались осторожно, стараясь не задеть брошенного, по сути, ребенка. Летти взрослела быстро и быстро училась одиночеству. Оно ей нравилось, оно позволяло уделять внимание тому, что так увлекало ее с малых лет. А с малых лет она обожала рисовать и лепить. В конце концов последнее занятие – лепка – победило. Летти всюду с собой носила кусочек специальной глины, и, как только выдавалась минута, из-под ее длинных и сильных пальцев появлялись фигурки животных или забавные человечки.

– Скарлетт, – обращалась к ней мать. Она предпочитала называть дочь полным именем. – Скарлетт, почему ты пренебрегаешь спортом, играми и вообще коллективными занятиями?

– Мне не нравится, когда кто-то толкается, мешается, орет у меня над ухом.

– Но спорт необходим. Это фигура, это здоровье! – восклицала мать.

Летти задумалась над этим и стала ходить «таскать железо». Нет, конечно, там был и бег, и прыжки, и различные разминки. Но все, кто туда ходил, хотели главного – иметь накачанные бицепсы, трицепсы и остальную мускулатуру.

Мать Скарлетт пришла в ужас:

– Ты понимаешь, что превратишься в парня! В мужика. Ты и так высокого роста, у тебя крупные руки и ноги. Через полгода из своего спортклуба ты выйдешь громилой!

Летти все это выслушала и продолжила занятия. Но, как только она в зеркале увидела свое рельефное поджарое тело, как только ее руки стали тонкими, но сильными, она с этими занятиями распрощалась. Отныне она только утром выполняла несколько силовых упражнений, которые всего лишь поддерживали форму.

Следующим ударом для семьи было поступление на отделение, где готовили скульпторов.

– Меня это пугает, она выбирает абсолютно мужские занятия, – как-то пожаловалась мать отцу.

Отец, ловелас и ценитель женской красоты – именно это его увлечение приводило к многочисленным домашним ссорам, – внимательно присмотрелся к дочери. И ничего, кроме очаровательной, женственной, современной девушки, не обнаружил. Более того, по его мнению, фигура Скарлетт только выиграла от силовых упражнений. Не осталось следа от юношеской рыхлости, невнятной талии и покатых плеч. Теперь фигура дочери была выточена мастерским резцом художника. Кстати, о резце. Выбор дочери отец тоже одобрил.

– Ты не понимаешь, она будет одна из немногих женщин среди множества мужчин. К ней будет приковано внимание, а в сочетании с ее неплохой внешностью это обеспечит ей успех.

Мать Скарлетт предпочла бы акварель и моделирование одежды. Как-то привычнее, знаете ли. На съемки к Майлзу Летти попала благодаря связям матери. Впрочем, то, что предложила двадцатидвухлетняя студентка, было действительно хорошо. Ассистент режиссера (знакомая знакомой матери Скарлетт) это сразу отметила. Так Летти попала на съемочную площадку и познакомилась с Майлзом.

Сейчас, устроившись поудобней в салоне второго класса – Летти была экономной, и победа на фестивале абсолютно не повлияла на эту привычку, – она достала альбом, карандаши и принялась рисовать. Это она делала везде. Еще она возила с собой кусочек специальной глины, из которой лепила фигурки. Впрочем, второе занятие вызывало интерес у окружающих, а это страшно смущало и раздражало Летти. Рисование же почти никого не удивляло.

Сейчас, сидя в самолете, Летти думала о том, что совершенно неожиданно в ее жизни произошло большое событие. Что нежданно-негаданно она добилась победы в деле, которое считала развлечением, хобби и даже отдыхом. «Что ж, это хорошо. Майлз правильно сказал, что любой успех – это часть нашей жизни. Это кусочек нашего прошлого. Странный этот Стив. Большой, грозный и страшно сентиментальный», – думала Летти, и тут же из-под карандаша на листе появилось лицо Стива. Потом Летти нарисовала Анну – она была величественно красивой. Именно такой она казалась Летти.