Она взяла мать за руку и задержала взгляд на ране у нее на животе – в том самом месте, где алчные зубы вспороли ей плоть. Рука у нее была еще теплая. Впрочем, недолго. И снова она опоздала. В своих детских снах она всегда опаздывала.

Из-под кровати послышалось сиплое дыхание – дыхание голодного зверя. Клер отпрянула, вскричав в тот самый миг, когда из тьмы возникли две громадные лапищи – они схватили Элизабет за ноги и с силой сбросили на пол – головой вперед, с жутким треском ломающихся костей.

Она и глазом не успела моргнуть, как труп исчез во тьме. Клер припала к стене и осторожно двинулась вдоль нее, нащупывая дверь. Но грязная стена казалась бесконечной…

И тут перед нею возникла огромная фигура буки, заслонив все перед глазами. Клер безропотно поняла, что от этого кошмара она нипочем не очнется, – и провалилась в бездну красных глазищ со вращающимися, как волчки, зрачками, позволив его горячему телу поглотить ее бедра, живот, грудь, шею, нижнюю часть лица, глаза, воспоминания, надежды, душу – все целиком…

Мандерли пятнадцатью годами раньше

Накануне своего седьмого дня рождения она удобно пристроилась в постели с толстой книжкой сказок в руках, когда к ней вошла, что-то напевая, Элизабет, ее мать, – и с оглядкой, чтобы не помять платье, присела рядышком. Она надушилась любимыми духами, и Клер, закрыв глаза, упивалась их ароматом.

И думала о розах… розах, а еще о том, как она пойдет в сад, нарвет этих самых роз и вплетет их в свои волосы.

Клер полистала книгу – и тут наткнулась на рисунок, на котором были изображены маленький мальчик и бука. Мать, заметив это, чуть скривила губы.

– Будешь зачитываться подобного рода книжками, тебе и дальше будут сниться кошмары… потом, сама знаешь, я от этого не в восторге…

Мать поцеловала ее в щечку и отложила книжку на ночной столик. Она была такая красивая сегодня вечером. Чуть-чуть подведенные глаза, а сережки так и сверкают при большом свете.

– Ладно, уже пора спать, дорогая, тем более что завтра, если помнишь, нас ждет много дел.

Под дверью спальни, на полу, мелькнула тень – и тут же скрылась.

– Ты же знаешь, он существует, – прошептала Клер. – Бука… И это никакие не сказки.

Элизабет сделала вид, будто ничего не расслышала, и укрыла ей плечи одеялом.

– Может, посидишь со мной еще немного?

– Нет, уже поздно, Клер, и тебе давно пора спать.

Девочка заплакала. У нее это выходило легко. Причем по любому поводу. Мать, выказывая полное равнодушие к слезам дочери, закрыла окно в комнату, остававшееся на ночь приоткрытым. И Клер поняла – в этот раз ее не удержать даже слезами.

– Я оставлю включенным ночник, хорошо? – сказала мать, стоя перед нею.

Потом улыбнулась напоследок и выключила большой свет.

– Ты проснешься, дорогая, уже взрослой девочкой. Семь лет – возраст вполне сознательный…

Элизабет направилась к двери, и Клер провожала ее взглядом до тех пор, пока та за нею не захлопнулась.

Оставшись одна в полутьме спальни, Клер напрягла слух, силясь услышать малейший шум за дверью, потом нащупала под подушкой большой нож, который прятала там, чтобы отбиваться от чудищ, таившихся в темноте. Тех из них, что отважатся подойти к ней слишком близко, она искромсает в клочья, как бумагу, а после выбросит в камин.

Пусть себе горят.

Услышав смех, она выбралась из-под одеяла и приоткрыла дверь. В дальнем конце коридора, у своей комнаты стояла мать. А над нею нависал здоровый дядька в коричневой куртке – и покусывал ей шею.

Клер спряталась в тени, чтобы ее не заметили.

Дядька – она видела его только со спины – запустил свою ручищу матери под платье. Элизабет что-то шепнула ему на ухо, и он втолкнул ее в комнату, захлопнув за собой дверь.

Мгновение-другое девочка стояла не шелохнувшись. Она помышляла лишь о том, чтобы поскорее нырнуть обратно в постель и больше оттуда не высовываться. А завтра все будет хорошо, все забудется – они с мамой спустятся в сад и съедят по огромному куску именинного торта, сидя вдвоем на красивой подстилке – прямо на траве.

Вдруг послышались глухие удары и скрежет. Клер шла на цыпочках. Разум уговаривал ее вернуться, но ей хотелось узнать, почему мать ее обманула – почему впустила в дом чужака.

Она тихонько приоткрыла дверь, придержав ее рукой. И тут у нее вырвался безмолвный крик: она увидела нагое тело, жавшееся к обнаженному телу матери, раскинувшемуся посреди постели, – мужчина держал ее за шею, а она стонала.

Клер в ужасе бросилась обратно к себе, спряталась под одеялом и крепко-крепко зажмурилась, чтобы не думать о том, что только что видела. Она надеялась, что эта картина исчезнет так же, как следы дождя, стекающего струями по оконному стеклу.

Завтра все пройдет. Завтра утром придет мама и разбудит ее, как обычно, и позовет завтракать вместе с нею.

И все будет как прежде.

Она плакала долго-долго, пока не выплакала все слезы. А потом, едва заснув, встретилась с чудовищем во сне – за поворотом коридора: оно выскочило из тени, пытаясь схватить ее за ноги, чтобы сделать что-то плохое. Она что было сил рванула сквозь узкое пространство, казавшееся почему-то нескончаемо длинным, и добежала до двери в свою комнату в то мгновение, когда ее лодыжки обдало чьим-то горячим дыханием…

Она проснулась в ужасе, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. На первом этаже хлопнула дверь. Снаружи, на гравийной дорожке, послышались шаги, а потом – шум отъезжающей машины.

Уткнувшись все еще заспанными глазами в стену, она снова услыхала шаги, но в этот раз они приближались к ее комнате, – кто-то шел крадучись, стараясь, чтобы его не было слышно. Сердце едва не выскочило из груди, когда со скрипом открылась дверь. Но в этот раз у нее было с чем постоять за себя. Она сунула руку под подушку, схватила нож за рукоятку и подтянула его к груди.

Тебе нечего бояться.

Ты же теперь взрослая.

Клер все крепче сжимала нож и, слыша, как он в темноте подходит все ближе, думала только об одном – как бы ударить чудище по-настоящему, изо всех сил, чтобы на сей раз поразить его в самое сердце.

Сова, пролетавшая десятью метрами выше, вдруг застыла, точно пораженная молнией, рухнула вниз и ударилась о кровлю Мандерли.

Разбившись вдребезги, она скатилась в кусты мяты, и те поглотили ее, точно прорва.

Свет в номере 11 только-только погас.

Луиза Дусе, сидевшая за рулем машины, прекрасно знала, что означает столь резко наступивший мрак. Патрику, ее мужу, вот уже на протяжении пятнадцати лет нравилось предаваться любви в темноте.

По лобовому стеклу забарабанил мелкий дождь, и Луиза включила дворники, не представляя, как долго еще придется ждать. Ей нестерпимо хотелось в туалет, но, с другой стороны, она не могла рисковать, иначе пропустила бы, когда он выйдет из номера со своей бабенкой, и не увидела бы выражение его лица, когда он наткнется на припаркованную на стоянке машину, в которой будет сидеть она.