– Четыре оповещения. Я столько не получала даже в ночь выборов.

Она пошла в ванную и, пока мочилась, изучала телефон. Больше он ей ничего не сказал.

Клэй надел шорты-боксеры, которые потерял в ночи, и выглянул на задний двор. Несмотря на предвестье грозы, казалось, что на улице очередное летнее утро. Даже ветер, казалось, утих. На самом деле, если бы он всмотрелся – внимательнее, чем было возможно, – он понял бы, что тишина была ответом на вчерашний ветер. Он заметил бы, что насекомые притихли; что птицы не кричали. Если бы он заметил, то отметил бы, что все это похоже на те странные моменты, когда луна проходит перед солнцем – животные не понимают временную тень от затмения.

Она вышла из ванной и прошла мимо мужа, ожидавшего своей очереди.

– Я сделаю кофе. – Телефон казался тяжелым в тонком хлопковом кармане.

Роуз сидела у кухонного островка с миской хлопьев. Аманда вспомнила (это было так недавно), как девочка нуждалась в помощи взрослых, чтобы достать миску, наполнить ее, нарезать банан, налить молоко. В то время она старалась не раздражаться от этого: она старалась помнить, какими скоротечными окажутся эти дни. И вот теперь они миновали. Как и последний раз, когда она спела своим детям, последний раз, когда вытерла фекалии в углублениях их тел, последний раз, когда видела сына голым и совершенным, каким он был в тот первый день, когда она его встретила. Ты никогда не знаешь, когда наступит последний раз, потому что если бы ты знал, то не смог бы продолжать жить.

– Привет, детка.

Она насыпала сухой кофе в бумажный фильтр. Еще один нормальный прекрасный день, правда?

– Можно посмотреть фильм на твоем компьютере?

– Интернет отключен, дорогая, а то я разрешила бы тебе посмотреть Netflix. Слушай. Я должна тебе кое-что рассказать…

– Эти каникулы – отстой, – Роуз нужно было сделать заявление. О несправедливости.

– …прошлой ночью эти люди – Вашингтоны – те, что владеют этим домом, им пришлось сюда заехать, у них было… – какое слово ей использовать? – …была проблема. С машиной. И они были недалеко отсюда, так что они приехали, хотя и сдали дом на неделю нам. – Чтобы быть матерью, нужно быть готовой солгать, а может, нужно быть готовой просто быть человеком. Иногда ты вынужден лгать.

– О чем ты говоришь? – Роуз уже было наплевать. Она хотела написать Хейзел и узнать, что та делает. Хейзел, вероятно, смотрела телевизор прямо в эту самую минуту.

– Возникла проблема с машиной, и они были недалеко, и они знали, что мы здесь, но подумали, что, может быть, смогут просто заехать и объяснить, и…

Сочинять было вовсе не сложно. Дети не умели удерживать сложные вещи – в общем-то, даже и простые – в голове, и им было наплевать, этим прекрасным нарциссам.

Клэй в боксерах и с сонными глазами.

– Я бы выпил кофе.

Аманда наполнила кружку.

– Я как раз рассказывала Роуз о Вашингтонах.

– Папа, телевизор не работает. – Роуз потянула его за руку. Папе на это точно не будет наплевать. Папа ей поможет. Горячая жидкость брызнула ему на правую ногу.

– Полегче, детка.

– Ты что, забыла поставить свою миску в раковину? – Аманда когда-то читала книгу о том, как разговаривать, чтобы дети прислушивались. – Клэй, тебе нужно одеться. Здесь эти люди. – Она услышала в своих словах грубость, – Вашингтоны. Они прямо внизу.

– Пап, ты можешь это починить?

– Давай-ка просто притормозим. – Может, они были слишком снисходительны насчет экранного времени, разделенного на порции, словно наркотик, которым оно и являлось. Клэй не мог сопротивляться ее мольбам. В раннем детстве она звала папу особенным образом. Девочка нуждалась в своем отце. Он отставил свой кофе и завозился с пультом. Снег из помех: немного поэзии в том, что ты видишь, когда сигнал нарушен.

– Да уж. Он, похоже, не работает.

– А ты не можешь, не знаю, перезагрузить его или еще что? Или подняться на крышу или типа того?

– Никто не полезет на крышу, – сказала Аманда.

– Я не полезу на крышу.

Он почесал живот, испещренный волосами, раздувшийся от полночной пасты.

– Кроме того, я даже не уверен, где проблема: здесь, на крыше или где-то еще, – жестом он очертил все вокруг. Кто мог отвечать за весь мир? Был ли мир вообще… до сих пор там?

– Может, выйдешь посидеть на улице? Я приду к тебе – мне нужно всего секундочку поговорить с мамой.

Роуз предпочла бы посмотреть телевизор, но еще ей было нужно хоть какое-то задание. Она бы приняла внимание отца.

– Выходи.

– Дай мне две минуты.

Он бросил взгляд мимо нее на утро, бледно-желтое и неохотное. Она сказала «Ладно» так, как это умеют подростки, со всем пылом слова, состоящего из пяти букв. Утро было тихим. Красивым, но не таким интересным, как телешоу.

Роуз хлопнула дверью, не вполне намеренно. Там, где сейчас Хейзел, было определенно лучше. Ее телевизор никогда бы не сломался. Родители разрешили ей создать аккаунт в «Инстаграме». Роуз села на один из белых металлических стульев и посмотрела на лес.

Там, где двор отдалялся от дома, трава росла клоками, а затем начинались пыль, листья и сорняки по краю леса, или диких земель, или чего бы там ни было. И там, в этом диком лесу, за пределами двора, Роуз увидела оленя с укороченными бархатными рогами и осторожным, но одновременно каким-то скучающим видом. Он изучал ее темными и странно человеческими глазами.

Она хотела сказать «Олень», но никого не было рядом, чтобы ее услышать. Она заглянула через плечо в дом и увидела, что родители разговаривают. Ей нельзя было в бассейн, но она и не собиралась в нем плавать. Она спустилась по ступенькам на сырую траву, а олень просто следил за ней, почти без любопытства. Она сперва даже не заметила, что рядом стоял еще один – нет, больше. Пять оленей, семь; каждый раз, когда Роуз приглядывалась, чтобы попытаться понять, что именно она видела, она замечала что-то новое. В лесу прятались десятки оленей. Если бы она была повыше, она бы поняла, что их там сотни, больше, тысячи, даже больше того. Она хотела забежать внутрь и рассказать все родителям, но еще ей хотелось просто стоять и смотреть.

РУТ ПРОСНУЛАСЬ С ЯСНЫМ ВЗГЛЯДОМ И ВНЕЗАПНЫМ ВОСПОМИНАНИЕМ.

Знакомое ощущение резкого пробуждения во время того, как погружаешься в сон, – то, что ты принимаешь за свою личную идиосинкразию, а потом узнаешь, что это нормальное состояние человека. Обыденные звуки утра: вода в трубах, чужие шаги, разговор из другой комнаты. Ей отчаянно не хватало Майи. Она лежала в постели, но при этом все еще ехала в машине, думая о своей девочке: о младенце у груди, о малышке на коленях, о десятилетней с толстенькими ручками, ножками и афрокосичками, о немногословном подростке во фланелевой рубашке и с кучей сережек, о студентке, о краснеющей жене, о сияющей матери. Каждая версия Майи накладывалась в сознании Рут на другие. Зеленый огонек на коробке из-под кабелей дал ей понять, что электричество все еще есть. Ее мобильный телефон по-прежнему не мог достучаться до мира, но она этого и не ожидала. Она позволила Джорджу спать дальше и прокралась наверх.