Д. Х. пошел вниз по лестнице, куда они почти никогда не ходили, – мечта заядлого горожанина: комнаты, которые вам не нужны, – включая свет по ходу движения. Он раньше не понимал, насколько свет означает безопасность и насколько тьма – ее противоположность. Даже мальчиком он не боялся темноты, поэтому это стало сюрпризом.

– Спускайся аккуратно, – сказал он: немного нежности к жене.

– Это же мой дом. – Рут крепко держалась за перила. Она посчитала важным подчеркнуть этот факт.

– Ну, они за него заплатили.

Д. Х. ехал сюда быстро, но некоторые вещи невозможно обогнать. Его молчаливость была продиктована тем особым бременем, что он нес: он знал, что что-то не так, всерьез не так.

– Я не могу их просто взять и выгнать.

Д. Х. не хотел говорить, что знал, что что-то приближается. Его бизнес был ясновидением. Он смотрел на кривую доходности, выгибающуюся и падающую, словно гусеница пяденицы, что непродуктивно ползет вперед, и она рассказывала ему все, что нужно было знать. Он знал, что этой конкретной параболе нельзя доверять. Это было больше, чем предзнаменование, это было обещание. Что-то на них надвигалось. Приговор подписан.

– Ты видел, как они испачкали кухню. – Рут не было необходимости говорить «Что бы подумала об этом мама?», потому что мама парила вокруг. Подвал предназначался для нее: внешний спуск-рампа вокруг задней части дома был более удобным, чем лестница, – но она умерла раньше, чем смогла приехать в дом. Рут знала, что превращается в бледную имитацию этой женщины. Еще один способ сказать, что она старая. Это просто случается. Ты обнаруживаешь, что держишь на руках своих внуков – близнецов! – а еще ничего не говоришь о том, что у них две мамы. Клара преподавала античность в колледже Маунт Хольок. Майя была директором школы Монтессори. У них был большой, холодный дом из вагонки с башенкой. Мама была бы в восторге от кожи своих правнуков оттенка мокко, созданных из генетического материала брата Клары, Джеймса, который работал кем-то там в Кремниевой долине. Мальчики были похожи на обеих матерей, что казалось невозможным, но все же вот они, черно-белые, ха-ха-ха.

Д. Х. зажег свет, забыв сделать торжественную паузу в благодарность за то, что тот все еще работал. Внизу был большой чулан: запас батареек «Дюраселл», упаковка воды «Вольвик», несколько пакетов бобов Rancho Gordo, коробки с энергетическими батончиками Clif и пастой-фузилли Barilla – в сверхпрочных пластиковых контейнерах, потому чт4о здесь, за городом, были мыши. Банки с тунцом, оливковое масло в жестянке размером с канистру для бензина, ящик дешевого, но вполне неплохого вина сорта «Мальбек», постельное белье в вакуумных пакетах, из которых высосан весь воздух. Вдвоем они могли бы комфортно просидеть в этом доме целый месяц, если не дольше. Д. Х. практически призывал сюда метель, но ни одной метели еще ни разу не было. Говорили, что этому виной глобальное потепление.

– Все в порядке.

Она пробормотала что-то, чтобы показать, что слышит его. Они потратили слишком много на ремонт. Улучшение становилось зависимостью. Бизнес Д. Х. заключался в сохранении денег. Фактические расходы были для него такой абстракцией, что он делал все, что ему говорил подрядчик. Дэнни был одним из тех мужчин, перед которыми другие мужчины не хотели показаться дураками. Он имел над мужчинами какую-то власть, которая была почти сексуальной, как всегда и бывает с властью в конечном итоге. Они делали то, что он говорил, и, возможно, в худшие моменты жизни переживали, что Дэнни над ними смеялся. Чеки Д. Х. и Рут определенно покрыли год обучения дочери Дэнни в частной школе. Поэтому они и сдавали дом: чтобы возместить расходы.

– Здесь попахивает. – Рут скривилась, но запаха не было. Дом убирала Роза, за газоном ухаживал ее муж, а их дети приезжали и помогали. Это было семейное дело. Они были из Гондураса. Роза не допустила бы запаха. По ворсу ковра было видно, что она пылесосила даже неиспользуемый подвал. В подвале была спальня с диваном, столом и подвесным телевизором, кровать заправлена и ждет хозяина. Рут села и сняла туфли.

– Это не так. – Д. Х. сел на край кровати тяжелее, чем ему хотелось бы. Он не мог удержаться от вздоха, когда делал что-то подобное. Он попытался представить себе утреннее облегчение. Забавные новости по радио – банда енотов ворвалась на подстанцию в Делавэре и вырубила электричество по всему Восточному побережью, или у самого младшего сотрудника какого-то субподрядчика был ужасный первый день. Из-за чего же мы волновались, чего боялись? Уверенный настрой участников рынка будет восстановлен: к некоторым стойким игрокам придет неожиданная удача.

Рут растерялась. Их обычный распорядок заключался в том, чтобы сначала отпереть шкафы, наполненные особенными и необходимыми вещами: купальниками и шлепанцами, солнцезащитным кремом Shiseido, шерстяным одеялом для пикников от Hermes, а в кладовой – банка соли Maldon, бутылка оливкового масла из Eataly, ужасно острые ножи Wusthof, четыре банки вишен Luxardo, текила Clase Azul, виски Oban, джин Hendrick’s, вино, которое гости привозили в качестве подарков хозяйке, сухой вермут, биттеры. Они воссоединились бы с этими вещами: прижали бы их к коже, разбросали по комнатам и почувствовали бы себя дома. Сбросили бы одежду – какой смысл иметь дом в деревне, если не можешь ходить по нему голышом? – делали бы коктейли «Манхэттен» и ныряли бы в бассейн, или джакузи, или просто в кровать. Они все еще спали друг с другом при помощи тех самых эффективных синих таблеток.

– Мне страшно.

– Мы здесь. – Он сделал паузу, потому что это было важно помнить. – Здесь безопасно.

Он подумал о своих консервированных помидорах. Их там было достаточно, чтобы продержаться несколько месяцев.

В ящике ванной были нераспакованные зубные щетки. Были свежие полотенца, аккуратно свернутые и сложенные в небольшую пирамиду. Рут приняла душ. Ей было очень важно чувствовать себя чистой.

В комоде спальни была старая футболка с благотворительного забега, который она не могла вспомнить, и пара шорт, которые она не могла опознать. Она надела их и сразу почувствовала себя смешной. Она не хотела, чтобы люди наверху увидели ее в этой дешевой одежде.

Д. Х. попробовал включить телевизор в спальне, потому что ему было любопытно. На экране ничего не было, лишь синий фон, канал за каналом. Он снял галстук. Пока мама была жива, Д. Х. чувствовал ее присутствие, словно некий обвинительный акт. Д. Х. так привык быть тем, кем он был, и привык думать, что достиг успеха. Когда мама приехала посмотреть на Майю, она устроила ему выговор за четырнадцатичасовые рабочие дни, за то, что он живет на таком высоком этаже (это неестественно!), за наваждения их нью-йоркской жизни. Это его потрясло. Они изменили свою жизнь. Купили квартиру на Парк-авеню, отправили Майю в Долтон[18] и зажили благоразумно. Иногда он действительно скучал по земле под ногами. По мудрости старших.

Рут вернулась в облаке пара.

– Я попробовал телевизор. То же самое, – он должен был поделиться этим с ней, хотя и не ожидал ничего иного.