Кристиан выехал на залитую солнцем огромную поляну, где располагался двор Вентурне: строения покосились, плетни упали, по всему было заметно, что хозяйством здесь давно не занимаются.

Граф спешился и огляделся.

– И зачем я сюда приехал? Может Вентурне давно мёртв… Хотя нет, за аренду же кто-то платит. Сколько же ему лет? – Лаваль задумался, получалось, что почти семьдесят. – Да, в таком возрасте, он вряд ли будет способен на серьёзное дело…

Размышления молодого графа оборвал грубый хриплый окрик.

– Что угодно? Кто ты такой, чёрт возьми? Это земля графа де Лаваля!

Кристиан увидел перед собой совершенно седого старика, но весьма крепкого на вид, одетого по-крестьянски в домотканые рубаху и штаны.

– Гийом Вентурне? – поинтересовался граф.

– Предположим… А ты кто такой?

– Граф Кристиан де Лаваль.

Старик встрепенулся.

– Так уж и граф? Ну, ну… – он подошёл поближе к непрошенному гостю, дабы лучше его рассмотреть. – Точно – граф, вылитый покойный отец. Прошу, сударь, в дом. Лошадь привяжите к изгороди.

Кристиан с трудом привязал поводья к покосившейся изгороди и направился в дом за хозяином. Внутри царил полумрак, обстановка была крайне бедной: стол, стоящий посредине вытерся от времени и стал белёсым, табуреты вокруг него выглядели колченогими.

Старик не спешил с расспросами, прекрасно понимая, что визит графа – не простое любопытство.

– Извините, Ваше Сиятельство, я настолько беден, что мне нечем вас угостить.

– Я вижу. А на что ты живёшь? – поинтересовался граф. – Насколько мне известно, аренда взимается исправно.

– Я же получаю небольшое содержание от парижской мэрии, – пояснил старик. – Да и грибы, ягоды в лесу собираю, на зверьё мелкое охочусь. Мне много не надо, старый я, скоро уж помирать…

– Я к тебе по делу, Гийом.

Старик понимающе посмотрел на Кристиана.

– Я понял, Ваше Сиятельство. И вот покойный граф Бернар заезжал ко мне только по делам, правда, не часто…

– Удивительно: какие дела могли у вас быть?

– Да разные… Но думаю, что похожие на то дело, с которым вы пожаловали.

Кристиан округлил глаза.

– Не удивляйтесь, Ваше Сиятельство. Я – бывший палач, моим ремеслом почти двадцать лет было убийство. Зачем ещё ко мне приезжать?

– Ты проницателен.

Старик хрипло засмеялся.

– Сам я уже ничего не могу сделать – старость… Но знаю тех, кто охотно возьмётся за предложенное дело за хорошую плату.

– Вот, возьми, – Кристиан положил на стол мешочек, полный ливров. – Думаю, этого будет достаточно.

Старик взял мешочек корявой рукой, взвесил его, и определил:

– Пятьдесят ливров. Хватит вполне.

Кристиан опять удивился.

– Да точно, так и есть: ровно пятьдесят.

– Говорите, Ваше Сиятельство: от кого вы хотите избавиться, а остальное – моя забота.

– Около Сен-Дени живёт Франсуа д`Этиоль, у него – известная на весь Париж юридическая контора. Так вот, он часто наведывается по делам в Орлеан. Насколько мне известно, следующая поездка состоится через месяц.

– Считайте, что д`Этиоль уже мёртв.

– Гийом, признайся мне: отчего ты оставил ремесло палача? – поинтересовался граф.

– Хм… Если кто другой спросил меня об этом, я бы послал его ко всем чертям. Но вам, господин, я отвечу: из-за любви.

– Как? – удивился Лаваль.

– Да, да, Ваше Сиятельство. Я не всегда был палачом, когда-то я был красив и молод. Давно это было. Когда мне исполнилось семнадцать, я полюбил женщину, она была старше меня на пять лет и весьма опытна в любви. А спустя двадцать три года я собственноручно отрубил ей голову. Я сразу узнал её, когда она поднялась на эшафот с гордо поднятой головой. Она по-прежнему была красива и желанна. Слава Богу, что на мне был красный колпак, и женщина не видела, кто именно лишает её жизни. В ту ночь я поседел…Так-то вот, господин. Мог я после этого оставаться палачом?

– Как её звали?

– Женевьева…

* * *

Граф де Лаваль возвращался в Сент-Оноре, чувствуя облегчение: вскоре он не будет делить Жанну-Антуанетту с господином д`Этиоль. Он представил себе любовницу обнажённой, лежащей на кровати. Её волосы разметались по подушкам, чувственный рот приоткрыт и жаждет поцелуя; прекрасная грудь напряглась от возбуждения и желания, линия живота…и всё остальное трепещет под его взглядом. Кристиан целует любовницу в губы, шею, ласкает соски языком, гладит её стройные упругие бёдра и… – о, триумф ощущений! – входит в неё и обладает ею.

Граф снял шляпу: ему стало жарко от подобных фантазий. И вновь в его душу вкрались сомнения: а стоит ли появляться с Жанной-Антуанеттой в ратуше на маскараде? Если – нет, то, что же он скажет Его Величеству, который, несмотря ни на что снова благоволит к нему? Завистники снова будут плести сети интриг, так уж устроен королевский двор: если ты – в фаворе, то непременно найдётся тот, кто желает занять твоё место.

Мари-Жанна поправилась и снова рисовала изысканные туалеты для состоятельных дам. Теперь она знала, что такое любовь – страдания для женщины и игра для мужчины. Девушка стала замкнутой, полностью отдаваясь профессиональным обязанностям.

Эжени, понимая состояние своей товарки, не докучала ей разговорами, надеясь, что та поумнела после столь жестокого урока и впредь будет осмотрительней. Она вспомнила про своего кузена Блеза Ламэ, владевшего парикмахерской на улице Фий дю Кальвер. И решила развлечь Мари-Жанну, пригласив составить себе компанию, дабы вместе отправиться к Ламэ.

Эжени редко посещала кузена, она сама управлялась с нехитрыми причёсками, увы, но волосы у неё были не столь длинные и не такие густые, как у Мари-Жанны. Эжени завидовала подруге: ведь та обладала бесподобными волосами, красивого золотистого цвета, которые, если распустить, распадались локонами, завивающими по природе своей.

Вечером Эжени предложила:

– Мари-Жанна, я собираюсь проведать своего кузена Блеза. Он – славный человек и весьма искусный парикмахер. Думаю, что он непременно подберёт тебе новую причёску, да такую, что все посетители Лябиля будут сражены наповал.

– Благодарю тебя, Эжени. Я понимаю: ты хочешь меня развлечь… Хотя… Впрочем, почему бы и нет?!

– Вот и славно, тогда надевай мантеле[12], вечера ещё прохладные.

Девушки оделись и направились на улицу Фий дю Кальвер.

* * *