– Вот прошу вас, возьмите.

Фармацевт многозначительно хмыкнул, взял монету и внимательно рассмотрел её.

* * *

Два последующих дня Мари-Жанна пила порошок, купленный Эжени. На третий день он начал действовать: внизу живота появились боли, Мари-Жанну трясло как в лихорадке, были моменты, когда она думала, что умирает. К вечеру, когда Эжени пришла, чтобы проведать товарку, у неё случился сильнейший приступ: девушку скрутило, отрылась рвота, тело сотрясали судороги.

Эжени страшно испугалась, собираясь послать за доктором господина Лябиля, но тогда пришлось бы признаться во всём, и она побоялась. Единственное, что она могла сделать для несчастной – это побыть рядом с ней.

Эжени смачивала полотенце водой и протирала лицо и грудь Мари-Жанны, которые покрывали крупные капли пота. Спустя примерно час, Мари-Жанна вскрикнула, и бельё на кровати обагрилось кровью.

Эжени поняла: девушка избавилась от нежелательного плода.

* * *

Эжени помогла Мари-Жанне переодеться и сменить постельное бельё. Несчастная была слишком слаба и буквально сломлена свалившимися на неё несчастиями. Она лежала тихо, всхлипывая от обиды и боли, прекрасное лицо покрывала бледность, волосы разметались по подушке.

Эжени старалась ободрить подругу:

– Хорошо всё то, что хорошо кончается. Теперь тебе станет легче, полежишь завтра, отдохнёшь. С мадам Рози я договорилась.

Мари-Жанна с благодарностью посмотрела на Эжени:

– Благодарю тебя, – еле слышно произнесла она. – Если бы не ты…

– Не надо слов, каждая из нас может попасть в такую ситуацию.

– Но только не ты… Ты такая рассудительная.

Эжени горько усмехнулась.

– Дорогая, я – не рассудительная. Я просто – опытная. Пришлось кое-что в жизни повидать, ведь я старше тебя. Теперь будешь умнее: сначала деньги и выгода для себя, а потом уже – удовольствие для других.

Мари-Жанна кивнула.

Граф де Лаваль, томимый нетерпением, проснулся рано утром, едва забрезжил весенний рассвет. Он ощущал себя юношей, которому предстоит впервые встретить предмет своих воздыханий, причём не знающему истинное отношение сего предмета к его чувствам.

Но Кристиан знал о чувствах Жанны-Антуанетты или был почти в них уверен, ведь их косвенно подтверждали строки письма: «Чувства, доселе неизвестные мне переполняют моё сердце. Я не знаю, как выразить их на бумаге, но одно знаю точно – я снедаема желанием видеть вас снова».

Граф снова и снова повторял эти строки, доведя себя ими до исступления. Он вспомнил покойную жену. Пожалуй, он страстно желал её при жизни, но чтобы так – нет. Желание, снедаемое его плоть, было настолько велико, что он приказал приготовить холодную ванну. Горничные удивились, ведь в это время года не было жарко, но не стали перечить господину. И вскоре он окунулся в освежающую прохладу, которой предназначалось остудить его любовный пыл.

Кристиан лежал в ванной до тех пор, пока не посинели губы, и пожилой слуга, не выдержал, начал по-отечески бранить своего господина.

– Ваше Сиятельство, вы конечно, вольны в своих поступках, но так и околеть не долго или простудиться. Чтобы сказал ваш покойный отец? Уж он-то наверняка бы отругал вас, как водится, по-крестьянски, не стесняясь выражений.

Кристиан вспомнил отца, его статную фигуру, красивое аристократическое лицо: да, он нравился женщинам, – и сын догадывался о бесконечных изменах своего родителя. Маменька также в долгу не оставалась, так что темперамент Кристиан унаследовал горячий, особенно если взять во внимание испанские корни покойной графини.

– Хорошо, подай простыню, – уступил Кристиан и, дрожа от холода, поднялся из ванной.

Слуга тотчас обтёр своего господина простынёй, затем ещё одной и только после этого подал тёплый халат и меховые домашние туфли. Граф ощутил подобие спокойствия; напряжение, волнение и жгущее плоть желание постепенно ушли – ванна оказала благотворное действие.

Время шло крайне медленно, и Лаваль не знал чем себя занять. Невольно он вспомнил охоту в Фонтенбло. Его Величество, король Людовик Великолепный, как всегда оправдывал свой яркий эпитет и был непревзойдённым наездником, охотником, любовником, галантным кавалером и просто человеком, обожающим роскошь и праздники. Очередное увеселение двора обошлось казне в несколько сот золотых ливров, но это было мелочью по сравнению с тем карнавалом, который король намеревался провести через месяц в Парижской Ратуше, и естественно, вход был только для избранных.

Лаваль ни разу не был на подобных маскарадах, но слышал о них многое. Например, что женщины должны были являться в весьма легкомысленных нарядах, демонстрируя свои прелести. Мужчинам же вменялось в обязанность ухаживать за чужими жёнами, порой сии ухаживания заканчивались бурной ночью в одной из приготовленных для подобных случаев комнатах. Сам же король любил выбрать на маскараде если не новую любовницу, то, пожалуй, – предмет однодневной страсти и непременно вступал с ней в интимную связь.

Королева же, зная о всех пристрастиях своего супруга, не возражала против такого время препровождения, и сама любила обновить не только королевский гардероб по такому случаю, – обычно она появлялась в тончайших шёлковых платьях, расшитых золотом и серебром, но и любовника. Она взяла за правило: новый маскарад – новый любовник. И, несмотря на то, что ей минуло сорок лет, она не собиралась изменять своим привычкам.

Людовик же был искреннее рад снова увидеть де Лаваля в своей свите, он, как темпераментный любовник и мужчина прекрасно понимал графа, считая, что не стоит ворошить историю с маркизом де Торси. И тотчас пригласил своего верноподданного на карнавал, обязав привести с собой женщину несравненной красоты.

Поначалу граф растерялся: где же взять такую красавицу, то сейчас он знал точно – это Жанна-Антуанетта. Оставались лишь два вопроса: согласится ли она сопровождать его в ратушу? И как избежать проблем с господином д`Этиолем?

Хотя второе смущало Кристиана меньше: у него масса друзей, которые смогут отвлечь д`Этиоля каким-нибудь профессиональным предлогом, скажем, вопросом получения наследства или судебной тяжбой.

Самое важное для него – получить согласие прекрасной госпожи д`Этиоль. Граф надеялся, что если женщина согласится составить ему компанию, то, несомненно, будет вести себя достойно, ибо по-другому и быть не может: Жанна-Антуанетта – не легкомысленная кокотка. Вдруг Лавалю пришла мысль: «А что, если король ищет замену последней любовнице маркизе де Шатору? И мадам д`Этиоль может стать его следующей жертвой?»

Но, немного поразмыслив, Лаваль решил, что на маскараде будут присутствовать придворные дамы и различного рода куртизанки, мечтающие упасть в объятия короля хотя бы на миг. И вряд ли он обратит внимание на жену юриста из Сен-Дени.