трактатов, посвященных образовательной реформе. В своем «Третьем сочинении» он осуждал «искажение календаря». Это, с возмущением писал Бэкон, «нестерпимо для каждого умного человека, ужасно для любого астронома и смешно для составителя календаря»[140]. Бэкон принимал как неизбежное, что изменить общепринятый календарь может только папа римский, и убеждал понтифика что-нибудь по этому поводу предпринять. Бэкон считал, что без научной реформы будет гораздо сложнее защитить христианство от внешних и внутренних экзистенциальных угроз.

Следующие папы признавали проблему и даже привлекали именитых астрономов для разработки предложений по реформированию календаря. Одно из них, система «Новых золотых чисел», созданная по заказу папства двумя французскими астрономами, сохранилась в богато иллюстрированном «Великолепном часослове герцога Беррийского», художественную ценность которого заслуженно превозносят, а астрономическое содержание часто игнорируют[141]. Однако, несмотря на то что такие предложения определенно повысили бы точность календаря, они так и не были внедрены. Наука – это одно, а политика – другое, и формальные трудности введения нового календаря – и не в последнюю очередь необходимость переписывать или выбрасывать тысячи с таким трудом созданных книг – перевесили политическую волю. Отклонения юлианского года накапливались, и даже в 1532 году французский сатирик Франсуа Рабле начал описание событий второй книги романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» с года, когда «в марте не было Великого поста, а первая половина августа была в мае… по причине високосной нерегулярности, в связи с чем Солнце, точно хромец, слегка пошатнулось влево, Луна отклонилась от своей орбиты более чем на пять туаз»[142][143]. Но прошло еще полвека, прежде чем папа Григорий XIII сделал решительный шаг и реформировал календарь, выкинув три високосных года из каждых четырехсот (так, чтобы годы, которые делятся на 100, но не делятся на 400, стали не високосными). Он также приказал пропустить десять дней в начале октября 1582 года, чтобы следующее весеннее равноденствие пришлось на 21 марта, как оно и было первоначально, когда христианский календарь только вступил в действие. Однако к тому времени Реформация вывела многие страны из сферы влияния католической церкви, и большинство из них – включая Британию и ее колонии – вплоть до XVIII века упрямо продолжали пользоваться старым календарем.

Пока суд да дело, ничто не мешало средневековым астрономам применять новые теории о среднем и истинном движении, совершенствуя календари и точно предсказывая затмения, но не меняя при этом основного содержания христианского года. В дни Джона Вествика последним словом науки считался «Календариум» Николаса Линна. Этот оксфордский монах, если верить более поздней легенде, предпринял путешествие на Северный полюс, отправившись в путь из родного Норфолка. Он же в 1386 году составил астрологический календарь на 76 лет – четыре девятнадцатилетних цикла[144]. Каждый месяц занимал в нем как минимум четыре страницы. Первая содержала примерно ту же информацию, какую мы видели в Сент-Олбанском календаре XII века: золотые числа, буквы дней недели, широкую колонку главных церковных праздников месяца. Монахи, переписывавшие этот календарь, вольны были добавлять в него своих любимых местных святых – например, убрать Вульфстана, а рядом с 22 июня вписать Альбана. К тому времени при составлении календарей использовали уже не римские, а индо-арабские цифры, и в дополнительной колонке Николас пронумеровал дни месяца от 1 до 31 точно так же, как это делаем мы. Оставшееся на странице место, а также три или четыре следующих листа занимало изрядное количество астрологических сведений. Линн с дотошностью вычислял данные для Оксфорда, где находился: 51° 50´ к северу от экватора. Как он определял широту, мы уже знаем: по угловой высоте Полярной звезды над горизонтом.

Монахи прилагали немало усилий, копируя календарь брата Николаса: покрывали пустые места декоративными завитушками и цветочным орнаментом, а важные слова выделяли голубым, красным цветами и золотом. Они с удовольствием заполняли аккуратные таблицы: дневное положение Солнца в его путешествии по эклиптике, длину каждого дня от рассвета до заката, точные даты – и даже время – новолуния и полнолуния. Николас снабжал читателя почасовыми данными о длине тени. Его таблицы напоминали таблицы Палладия, о котором мы читали в предыдущей главе, но римский автор приводил один-единственный набор цифр для целого месяца, а Николас указывал данные для каждого дня отдельно, причем день он делил на равные часы, которыми к тому времени уже пользовались все подряд. Его цифры были точнее, длину тени он давал с точностью до 1/60 фута, а высоту Солнца – с точностью до угловой минуты (1/60 градуса). И, в отличие от Палладия с его пятифутовым римским земледельцем, Николас отдельно указал, что человек, отбрасывающий такую тень, должен быть шести футов ростом. Он дополнил свой календарь таблицами, предсказывающими солнечные и лунные затмения на 76 лет вперед, а также иллюстрациями, демонстрирующими продолжительность каждого из затмений. Прочие таблицы служили астрологическим надобностям – в том числе и та, в которой каждому часу в сутках соответствовала одна из семи планет. В самом конце, как будто между делом, Николас Линн добавил небольшую корректирующую таблицу, демонстрирующую, как далеко накапливающаяся ошибка юлианского календаря со временем уведет вычисленное положение Солнца от его истинной позиции.

Даже если церковный календарь не успевал за прогрессом средневековой астрономии, математические методы, которыми пользовались составители календарей, внедрялись в систему обучения монахов. В XIV веке молодые монахи читали популярные пособия, объясняющие, как использовать собственную ладонь в качестве мнемонического правила. Как и счет на пальцах, с которым мы уже знакомы, этот «ручной календарь» уходит корнями во времена Беды Достопочтенного[145]. В XIII веке его усовершенствовали, и теперь каждая костяшка пальцев символизировала золотое число или воскресную букву (рис. 2.12). Монахи умели выполнять с помощью собственных пальцев массу самых разнообразных умственных операций, облегчая себе как умножение, так и изучение теории музыки. Средневековая учеба не обязательно означала усердное чтение, письмо и пересказ. Она была очень разнообразной и включала настольные игры вроде «Битвы чисел», где игроки соревнуются в умении умножать и в знании теории чисел[146].

Рис. 2.12. Определение золотого числа по ладони. Из книги «Компут по руке» Болдуина из Мардокио (ок. 1281 г.)

Во времена Джона Вествика у монахов Сент-Олбанса было как никогда много времени и прекрасные условия для учебы. Предыдущий аббат изменил расписание богослужений, перенес дневную мессу на более раннее время, а учащихся от некоторых служб освободил вовсе, поэтому по утрам они могли без всяких помех посвящать время чтению[147]. Аббат выделил им специальное помещение для учебы, удобно расположенное у клуатра. Позже и сам клуатр украсили, и теперь он иллюстрировал широту монастырского образования: на окнах разместились портреты корифеев свободных искусств и наук. Среди них были философы и поэты, но нашлось место и врачевателям, и математикам Пифагору и Боэцию, а также Гвидо д'Ареццо, монаху, которому приписывают изобретение пальцевой мнемотехники для запоминания музыкальной теории. Геометрию и астрономию олицетворяли легендарные греческие учителя Евклид и Птолемей, а астрологию – персидский астролог IX века Альбумазар (Абу Машар). Был там и Палладий, символизировавший сельское хозяйство, жизненно важную для монастыря науку. «Свои» окна были отведены также средневековым светилам в области права и теологии – причем как христианского богословия, так и иудейского, как бы в подтверждение того, что здесь ценят и новые идеи, и достижения иноверцев[148].

В середине XIV века благодаря аббатам, которые с энтузиазмом скупали списки классических и новых текстов, монастырская библиотека заметно расширилась. Скрипторий был полностью перестроен, и теперь книги можно было копировать и при необходимости реставрировать быстрее и эффективнее[149]. Кое-какие из этих книг были помечены личным экслибрисом аббата, но аббат разрешал самым способным ученикам ими пользоваться, а также брать из общей библиотеки манускрипты, требующие более внимательного изучения. Кроме того, братья, которым была дарована великая привилегия посещать университет, тоже приносили в Сент-Олбанс новые книги.

Учеба учебой, но служба прежде всего. Только в исключительных случаях монахов посылали в Бенедиктинский колледж Оксфорда до прохождения всех чинов рукоположения. Если Джон Вествик намеревался поднять свои научные изыскания на самый высокий уровень, он для начала должен был завершить длительный процесс хиротонии[150]. Пройдя через испытательный период длиной в год, во время которого ему регулярно зачитывали вслух устав