По его мнению, это было здорово сказано. Он выпрямился на стуле и снова занялся ножиком для разрезания бумаг.

— Наша первостепенная задача — информировать об этих процессах. И лишь если что-то явно идет не так, проявляется наша вторая задача, а именно — находить недостатки.

— А кто решает, что явно?

— То есть?

— Ну, кто определяет, что то или се явно идет не так?

Он посмотрел в окно, всем своим видом показывая, что ему это чертовски надоело. Потом заговорил:

— Ты работаешь здесь почти пять месяцев. Тебе следовало бы заметить, что у нас тут организация, которая занимается такими вопросами в строго консеквентном порядке.

— Консеквентном? — переспросил я.

Шеф кивнул.

— Это что, прилагательное?

Он снова кивнул. Строго консеквентный. Надо будет заглянуть в словарь.

— Жил да был министр юстиции, — сказал я, — который вроде бы все свободное время употреблял на то, чтобы спать с блядями. Об этом тайная полиция составила секретный доклад. Премьер-министр засунул этот доклад в свой секретный ящик. Но какому-то репортеру из большой утренней газеты, что печатала в основном новости, кто-то шепнул о докладе. И большая газета сделала из этого большую сенсацию.

Шеф глядел в окошко. Теперь ему действительно было скучно, он слушал только из вежливости.

— Но секретный доклад лежал в секретном ящике, — сказал я. — И большая газета, следовательно, не могла доказать, что эта сенсация соответствует правде. Что же сделал главный редактор? Может, созвал пятерых своих лучших репортеров и сказал: «Я хочу, чтобы этот доклад был у меня на столе, и немедленно!»?

Он слушал вежливо и не прерывал меня. Никогда не следует скрывать своего хорошего воспитания.

— Нет, — продолжал я. — Главный редактор вместо этого попросил извинения у оскорбленного министра юстиции. Хотя все было правдой, хотя доказательства существовали, хотя для того, чтобы установить эту правду, требовалась разве что капелька решимости.

Он все еще не отвечал.

— Предположим, есть доказательства, что Юлле убили.

Я сделал паузу, думая о дешевом триумфе министра юстиции и о финале сенсации. Тот, кто шепнул насчет доклада, был вынужден начать новую жизнь. Репортеру испортили карьеру. Но главный редактор, который покаялся, нажил миллионы на своей журналистике. Он только за гараж в своем Нью-Йорке платит больше, чем его репортер за квартиру.

— Предположим, «Утренняя газета» может раздобыть доказательства.

Я чувствовал, что все это уже звучит назойливо. Шеф поднялся, оттягивая пальцами подтяжки.

— Тогда ими займется полиция. И еще одно: нет никаких параллелей между смертью Юлле и памятной запиской о каком-то там министре юстиции.

Я все еще не сдавался

— Предположим, что тот, у кого есть эти доказательства, хочет остаться неизвестным. Предположим, они могут достаться одной только «Утренней газете».

Шеф медленно направился к двери, чтобы открыть ее.

— Беда этой газеты в том, что ты туго соображаешь, — хмыкнул я.

Он с невозмутимой улыбкой взялся за ручку двери. По-видимому, привык к такому упреку.

— С этим уж ничего не поделаешь, — сказал я.

Он нажал на ручку. И сказал:

— Не рассчитывай, что сможешь продолжать свою временную работу.

Вот зачем он меня вызывал. Это было все, чего он хотел.

Дать мне пинка под зад.

Я поднялся и пошел к двери, которую он все еще держал. И только на пороге недоуменно спросил:

— А в чем дело? Что-нибудь не так с моими фото?

Позднее лето, суббота шведского журналиста. Что это такое, знаем лишь мы, временно исполняющие. Мы это познавали, пока пожизненно нанятые вкушали сваренных со специями раков, посиживая под цветными фонариками в саду.

Демонстрация на Сергельс торь[29]против того или иного диктатора. В Королевском парке — школа народного танца. Чуть потертый рок-идол на Грёна Люнд.[30]А то и какое-нибудь мероприятие с размахом вроде парада автомобилей-ветеранов «За Швецию» на Йердет[31]или выставки печек-гриль на древесном угле — в защиту мира — на Лонгхольмен.[32]

Мотаешься с задания на задание в репортажном автомобиле и спустя несколько суббот и воскресений начинаешь задумываться — а не прав ли был старик Спиро Агню,[33]когда сказал: достаточно одного такого уик-энда, чтобы знать, какие будут все остальные!

Стоишь на площадке Сергельс торь, самом насыщенном фотокамерами месте в мире, и удивляешься: почему оно должно считаться центром Швеции? Так и хочется, чтобы Мария-органистка[34]наконец собралась с силами и попробовала задушить шнуром своего микрофона какого-нибудь ненавистника аятоллы, или чтобы Буссе Ларссон[35]наконец довыступался на сцене Королевского парка до того, чтобы у него лопнули штаны на заднице, или чтобы автомобили-ветераны наконец все сшиблись на Йердет.

Вот это было бы нечто! Момент истины в самый разгар шведского выходного дня.

Раскрутив в голове все это до конца, обреченно и устало улыбаешься, потому что понимаешь, что как раз такие снимки произвели бы сенсацию — в рабочую субботу шведского журналиста.

Так что меняй пленку и старайся дальше. Швеции положено быть скучной летом в субботу, а «Утренней газете» положено добросовестно освещать эту скучищу.

Янне уехал со всеми пленками для первого выпуска, а я уселся поудобнее в яме для прессы перед эстрадой «Зеленки», где выступал очередной рок-идол. Тут по крайней мере нет дождя.

Идет уже двенадцатый час. Я в цейтноте. Стою у одной из проявочных ванн в темной комнате, пытаясь высветить лицо рок-идола. И не могу вспомнить, было оно у него или нет.

Зазвонил телефон. Гюн сняла трубку, там, за дверью, и сразу же пулей прошмыгнула через световой шлюз, взяла трубку здесь и сказала: