— Конечно, конечно, а вы меня знаете?

— Я очень хорошо знаю ваше имя.

— Я переехал сюда совсем недавно и почти все свободное время провожу на базаре, так что нет ничего удивительного, что вы ни разу меня не видели. Странно, что вы знаете меня по имени. Мистер Филдинг?

— Да?

— Угадайте, как я выгляжу, прежде чем выйдете. Давайте устроим веселую игру.

— Ростом вы пять футов девять дюймов, — ответил Филдинг, подкрепив свою догадку взглядом в стеклянную панель в нижней части двери своей спальни.

— Почти так. Что еще? Нет ли у меня почтенной седой бороды?

— Черт!

— Что-то случилось?

— Я раздавил запонку для воротника.

— Возьмите мою, возьмите мою.

— У вас есть запасная?

— Да, да, подождите минутку.

— Нет, не надо, если она на вас.

— Нет, нет, она у меня в кармане, — отступив в сторону, чтобы Филдинг не видел его силуэт, Азиз сорвал с себя воротник и извлек из рубашки заднюю запонку — одну из двух, привезенных ему шурином из Европы.

— Вот, — крикнул он.

— Войдите, если вы так склонны пренебрегать условностями.

— Еще минуту, — приладив на место воротник, Азиз мысленно взмолился всевышнему, чтобы воротник за чаем не выгнулся горбом на его затылке. Посыльный Филдинга, помогавший ему одеваться, открыл дверь.

— Премного благодарен, — сказал Филдинг, и оба улыбнулись, пожав друг другу руки. Азиз внимательно огляделся, как сделал бы это в доме любого старого друга. Филдинг нисколько не был удивлен быстротой их сближения. С такими эмоциональными людьми отношения устанавливаются сразу или никогда, а они с Азизом — поскольку слышали друг о друге только хорошее — могли обойтись без предварительных церемоний.

— Знаете, я всегда думал, что в английских домах царит идеальный порядок, но теперь я понимаю, что это не совсем так, и мне нечего стыдиться. — Он непринужденно сел на кровать; потом, окончательно забывшись, он скрестил под собой ноги. — Я думал, что все очень холодно разложено по полочкам. Ах да, мистер Филдинг, запонка подошла?

— I hae ma doots.[15]

— Что вы сказали? Вы не научите меня новым словам, чтобы я улучшил мой английский?

Филдинг сильно сомневался, можно ли «улучшить то, что холодно разложено по полочкам». Он часто поражался живости, с какой молодое поколение относилось к любому иностранному языку. Молодые люди коверкали идиомы, но умудрялись быстро сказать то, что хотели. Однако те, кто посещал Клуб, не коверкали английский. Но Клуб был страшно консервативен. Там до сих пор считали, что очень немногие мусульмане имеют право сидеть за английским столом, а индусы и вовсе недостойны такой чести. В Клубе были уверены, что все индийские дамы сидят взаперти по своим женским половинам. Каждый англичанин по отдельности знал, что это не так, но Клуб как целое не желал меняться.

— Позвольте, я сам вставлю запонку. Понятно… Отверстие в рубашке слишком мало, а рвать ее очень жалко.

— За каким чертом вообще нужны эти съемные воротники? — прорычал Филдинг, нагнув голову.

— Мы носим их, чтобы миновать полицию.

— То есть?

— Если я еду на велосипеде в английской одежде — в накрахмаленном воротничке и шляпе, — то ни один полицейский не обратит на меня внимания. Но если я надену феску, то меня тотчас остановят: «У вас не горит фара!» Лорд Керзон не учел этого, когда призывал коренных индийцев носить свои живописные традиционные костюмы. Ура! Запонка подошла. Знаете, иногда я закрываю глаза и вижу себя в роскошном одеянии. Я скачу верхом на битву за падишахом Аламгиром. Мистер Филдинг, разве не была Индия великолепной и могущественной, когда ею правили Великие Моголы, а на Троне павлина в Дели восседал Аламгир?

— На чай придут две леди, они хотят встретиться с вами. Думаю, вы их знаете.

— Встретиться со мной? Я не знаю никаких леди.

— Вы не знаете миссис Мур и мисс Квестед?

— О, теперь вспомнил. — Романтическая встреча в мечети ушла в тень сознания Азиза, как только он распрощался с миссис Мур. — Это очень пожилая дама; но вы не будете любезны повторить имя ее спутницы?

— Мисс Квестед.

— Как вам будет угодно. — Азиз был разочарован тем, что придут какие-то другие гости. Он бы предпочел побыть наедине со своим новым другом.

— Вы сможете поговорить о Троне павлина с мисс Квестед, она, как говорят, художественная натура.

— Она постимпрессионист?

— Да, это действительно постимпрессионизм! Давайте пить чай. Этот мир стал мне уже порядком досаждать.

Азиз почувствовал укол обиды. Это замечание говорило о том, что он, темный индиец, не имел права знать о постимпрессионизме — то была привилегия правящей расы. Он сухо произнес:

— Я не считаю миссис Мур моим другом. Мы с ней встретились совершенно случайно, в моей мечети, — сказал он, подумал и добавил: — Одной встречи недостаточно, чтобы завязать дружбу.

Однако он не успел закончить фразу, когда сухость и натянутость исчезли из его тона. Азиз почувствовал добрую волю Филдинга. Его собственное расположение к нему пробилось навстречу сквозь волны изменчивых эмоций, которые могут вынести на якорную стоянку, но могут и бросить судно на камни. Сейчас, однако, Азиз искренне чувствовал себя в полной безопасности — так может чувствовать себя лишь обитатель суши, полагающий, что только он знает, что такое безопасность, и уверенный в том, что любой корабль непременно потерпит крушение, но Азиз умел испытывать и чувства, недоступные обитателю твердой суши. Действительно, Азиз был скорее впечатлительным, нежели чутким. В каждом слове ему чудился какой-то смысл, и он не всегда верно его оценивал, и жизнь его, хотя и полная реальных впечатлений, была, в сущности, больше похожа на сон. Например, Филдинг отнюдь не хотел сказать, что все индийцы темные люди; наоборот, он считал, что темной материей является сам постимпрессионизм; его замечание было непреодолимой пропастью отделено от замечания миссис Тертон «О, так они говорят по-английски!», но для Азиза оба предложения звучали одинаково. Филдинг видел, что что-то пошло не так, но и одновременно осталось в полном порядке, и он не стал суетиться, будучи оптимистом во всем, что касалось личных отношений. Разговор снова оживился и потек легко и свободно.

— Помимо дам, я пригласил одного из моих ассистентов, профессора Годболи.

— Ого, это же деканский брахман![16]

— Он тоже хочет вернуть прошлое, но не времена Алмагира.

— Думаю, что этого он не хочет ни в коем случае. Знаете, что говорят деканские брахманы? Они говорят, что англичане отняли Индию у них — вы только подумайте у них, а не у Моголов. Это просто неслыханная наглость, вы согласны со мной? Они даже дали большую взятку, чтобы так было написано в учебнике истории, потому что они коварны и неслыханно богаты. Но, судя по тому, что я о нем слышал, профессор Годболи выгодно отличается от остальных деканских брахманов. Он очень искренний человек.