Наконец врач, осмотрев меня, приказал.

– В родзал.

Меня повели в родзал, причем от боли я могла идти, только согнувшись, меня под руки поддерживали акушерки. Я плохо соображала, меня подвели к родильному столу.

Акушерка сказала:

– Залезай, только боком. Не вздумай садиться, а то повредишь ребенку.

Я кое-как забралась на стол. Мужчина-врач скомандовал:

– Тужься!

Я начала выталкивать ребенка из себя, меня сотрясала крупная дрожь, зубы стучали, холодный пот лился с меня, а еще было такое ощущение, что я никак не могу сходить в туалет по-большому.

– Не кричи, – командовал врач, – тужься.

И я тужилась, при этом не сразу поняла, что на каждой потуге я кричу в голос, так что я даже не узнаю звук собственного голоса. Но на пятой или шестой потуге я почувствовала, что ребенок покинул мое тело. Я увидела, как его забрали, он был весь красный, даже бордовый. А потом Матвей чихнул и заплакал. Боль не прекратилась, но приобрела терпимый оттенок, пока меня не стали заставлять тужиться снова, чтобы вытолкнуть плаценту. Но что-то пошло не так, поэтому врач вручную извлек ее, отчего я едва не закричала снова. Ребенка унесли, а меня оставили на столе, положив на живот лед.

Я еще не поверила до конца, что все позади, и теперь у меня есть сын.

Два часа я лежу на родовом столе, иногда вижу, что из-под него забирают металлическую миску с моей кровью. Мне холодно, на животе продолжает лежать пузырь со льдом. Но хорошо уже то, что никто больше не лезет внутрь меня. Заснуть не получается, но хотя меня перестало трясти. Когда ко мне подносили ребенка, честно сказать, я его даже не рассматривала, мне было не до него. Через два часа мне суют между ног «седло» – закипяченную тряпку неизвестного происхождения светло-коричневого цвета – стерильную, но ее цвет вызывает во мне определенные сомнения в ее чистоте. Потом меня перекладывают на каталку и везут в послеродовую палату, причем на порогах меня хорошенько встряхивает, а при заезде в палату каталка врезается в дверь. В палате уже пять мамочек, которые уже более-менее пришли в себя после родов.

В палате меня сгрузили на свободную кровать. Ура, я накроюсь одеялом. Прошло еще четыре часа, меня осмотрела женщина-врач. Она сказала, что все нормально и можно встать, чтобы помыться. Аккуратно поднимаюсь. В голове туман, в ногах слабость, между ног такое ощущение, что я выдавила из себя грузовик, а не ребенка. Теперь нужно дойти до душевой. Иду медленно, держусь за стеночку. Душевая, как я и предполагала, не закрывается. Заползаю под воду, становится чуточку легче. И почему женщины должны так мучиться? Вот хотя бы один мужик узнал на своей шкуре, как это выносить и родить ребенка. На секунду представляю Давлатова с животом, а потом – и в родзале. От этой картинки у меня улучшается настроение. Пока моюсь в душевую, несколько раз заходит санитарка. Да что же это такое, даже помыться спокойно нельзя.

Возвращаюсь в палату. Матвея привозят только к вечеру. На каталке стоит лоток, в нем лежат запеленатые дети, похожие на поленья. Каждой мамочке вручают по такому красненькому "полену". Божечки мои, а он еще и пищит. Разглядываю продукт стараний Сергея. Крохотное, сморщенное личико, голубые глазки, носик, ротик, щечки. Больше ничего не видно, потому что ребенок завернут как мумия фараона. Сыночек мой!

Из чего вырастают люди?!

Я подношу сына к груди, и он открывает ротик, пытаясь поймать сосок. Это точно чудо. Молока еще нет, только молозиво. Но Матвею пока хватит. После кормления сына забирают. Так в заботах о новом человеке проходит 4 суток, и нас выписывают.

Встречают меня Лекс и Лена. Лекса принимают за отца, но собственно говоря, это его волнует мало, так как он несколько дней тусил с Еленкой. Я подозреваю, что сейчас он готов назваться кем угодно, только бы избавиться от меня и моих отпрысков. Но торт, шампанское и цветы он привез. Какой молодец! Еленка пытается выхватить голубой конверт с братом, но я решаю отложить эксперименты до дома.

Он отвозит нас на ту же квартиру, где мы жили до родов. И начинаются будни, потому что вырастить человека – это прежде всего адский труд.

Меня начинают одолевать и финансовые заботы, потому что деньги, позаимствованные мною у Давлатова, заканчиваются. А кормить меня и моих детей некому.

И тут происходит удивительная вещь.

Через месяц после родов днем ко мне приезжает Лекс. Он пьет чай на кухне. Видно, что хочет что-то сказать.

Мне это надоедает:

– Лекс, говори, зачем пришел.

– Э-э-э, такое дело. Дин, с тобой хочет поговорить начальник следственного комитета по Москве Каверских Олег Романович.

– О чем? В прошлый раз со мной Самсонов хотел поговорить. И как-то это все закончилось неожиданно.

– Каверских точно не маньяк.

– Да-а-а? А вдруг у них там в следственном комитете секта? Один не добил, так теперь другой за дело возьмется.

– Дина, хватит чушь пороть. А потом я уверен, ты и с этим справишься, – Лекс ухмыляется.

– Ладно. Когда?

– Поехали сейчас.

С Матвеем оставляем Еленку, которая за месяц приспособилась очень ловко управляться с мелким. Сами отбываем в названное учреждение, которое вызывает во мне неоднозначные чувства.

Кабинет начальника комитета производит давящее впечатление. Особенно то, что от входной двери до его стола надо пройти столько же, сколько по красной дорожке за Оскаром.

За столом расположился мужчина лет 50. Он предлагает мне присесть, что я и делаю.

– Дина Витальевна, не буду ходить вокруг да около. На меня произвело впечатление, как Вы повели себя в ситуации с Самсоновым.

Мне бы научиться молчать, цены бы мне не было. Но...

– Что именно Вас так впечатлило? Что я не позволила ему себя убить? Или то, что, в конце концов, я его убила?

– Хм. Вот об этом я и говорю. Ваша решительность, Дина Витальевна. Я предлагаю Вам работу в отделе по расследованию серийных убийств. Достойная зарплата, служебная квартира. Затем предоставление собственного жилья в Москве за счет бюджета. Работа, конечно; специфическая. Но я уверен, Вы справитесь.

У меня в голове тем временем проносится целый вихрь мыслей. Хорошая зарплата очень нужна. Очень нужно жилье. Еще нужна защита от Давлатова. Этот господин предлагает мне решение многих моих проблем.

Я соглашаюсь на предложение Каверских. Единственное его условие – я выхожу на работу через два месяца. Значит, придется нанять няню.

Прошло 2 года

Сергей

Я смотрю на племянника и не знаю, как поступить. Сестра улетела в Штаты по делам неделю назад, и заставила меня пообещать, что я присмотрю за ее охламоном, которому через месяц исполняется 18 лет. Вообще Кирилл парень не проблемный, самостоятельный, нянька ему точно не нужна. Напряженная ситуация сложилась три месяца назад, когда в их престижный лицей перевели дочь какого-то следователя следственного комитета. Не знаю, что не поделил практически уже совершеннолетний лоб с четырнадцатилетней сикухой, но в лицее между этими двумя завязалась война не на жизнь, а на смерть. Причем, несмотря на то, что Кирилл был практически самым популярным парнем в школе и мог устроить новоприбывшей вертихвостке «сладкую» жизнь, девочка оказалась не промах. Как результат, сестра разве что не жила в кабинете директора. Мама девочки в лицее появлялась реже, но ей как-то удавалось от него отбиться. Регина без конца жаловалась на это безобразие. Однако пока вмешиваться меня не просила, я не лез.