– Да, малышка, это я, -отвечает на невысказанную мной догадку.

Вспоминаю отрезанную голову, отсеченные руки и ноги ребят, которые нас охраняли, истекающего кровью Лекса, и меня начинает заполнять ужас, всепоглощающий и темный, потому что передо мной не человек. Передо мною монстр, которого бесполезно умолять, просить пощады, потому что единственное, что ему нужно – это мои страх и боль. И что я могу сделать? Закричать? Что-то подсказывает мне – это бесполезно. Здесь нет уже живых, кроме нас. Только я и он. Сопротивляться? Я бы могла, но не в конце восьмого месяца беременности... Неужели это все? Конец сказки?

Монстр наклоняется ко мне еще ближе и начинает целовать открытую шею в районе горла. Не знаю, что нужно чувствовать и о чем думать. Я думаю о своем нерожденном сыне. Сдаться сейчас – значит перечеркнуть его еще не начавшуюся жизнь.

– Тебе нравится, что ты беспомощна? М-м-м? Ничего не можешь сделать, чтобы спасти себя, – и, не дожидаясь моего ответа, продолжает. – Мне очень это нравится. От тебя было много проблем, малышка. А сейчас я тебя буду убивать. Буду это делать долго. Тебе будет очень больно. Вы все – шлюхи. И прежде чем умереть, должны страдать.

Он ненормальный, псих. Хотя о чем я? Разве нормальный человек сделал бы все это? Скольких он убил? Олег Петрович говорил, что убитых им женщин больше 30. Но учитывая, где Самсонов работает, наверняка их больше. Насколько, не хочу даже думать. И я должна стать одной из них. Нет, нет, нет!

Я не хочу.

– А потом я найду твою дочь и убью ее, – он начинает смеяться, и это самый страшный звук на свете, который я слышала – его смех.

Внезапно он кусает меня за основание шеи, кусает сильно, до крови. Я не могу сдержать вскрик. А он отстраняется от меня и смотрит прямо в глаза. Губы его испачканы моей кровью, и Самсонов начинает слизывать ее языком. От всего этого становится еще страшнее. Я чувствую, как меня бьет крупная дрожь.

Монстр видит, что я дрожу, что мне плохо и улыбается, а потом наносит удар рукой мне по щеке. Звук пощечины раздается по помещению кухни громко и отчетливо, а сознание вспыхивает болью. Я стискиваю ткань халата, в который одета, и нащупываю в кармане какой-то предмет. Озарение ударяет в меня надеждой. Это электрошокер, небольшой. Мне его принес Лекс. На всякий случай. И этот случай наступил.

Кирилл хватает меня за руку и швыряет к другой стене. Я, не удержавшись на ногах, падаю, стараюсь закрыть живот, потом опускаю руку в карман халата, нащупывая электрошокер. Мужчина подходит ко мне, не торопясь. Я распростерта перед его ногами. Для него я жертва, поверженная и беспомощная. А он всесилен. И только он решает здесь, кому жить, а кому умереть. Кирилл хватает меня за волосы и резким рывком поднимает с колен. Как же больно... От боли у меня выступают на глазах слезы.

Но сейчас Самсонов уверен в собственной победе. Я вижу в его глазах торжество. И в этот момент вытаскиваю электрошокер и наношу им удар ему в область сердца. Его бьет током. Монстр сгибается пополам, но сознание не теряет.

Что делать дальше? Убежать я не смогу. Я лихорадочно ищу способ спасти себя и своего ребенка. На столешнице я вижу нож с длинным лезвием. Не раздумывая, беру его в руку, и пока Самсонов не пришел в себя, бью его ножом снизу вверх под правое нижнее ребро. Там печень. Хорошо, что мужчина стоит ко мне правым боком, хорошо, что не видел у меня в руках нож.

Нож входит в рану до рукоятки. Поворачиваю его в ране и выдергиваю его, а потом бросаю на пол. Отхожу назад, встречаюсь с Кириллом взглядом. В его глазах удивление. Потом у него начинает идти кровь изо рта. Он пытается сделать шаг ко мне, но теперь уже он падает на колени. Я слышу, как он бормочет ругательства. Ругательства вперемешку с хрипами умирающего человека.

Я замираю. Не знаю, что чувствую. Вернее, не так. Я не знаю, что надо чувствовать. Потому что я ощущаю эйфорию. Облегчение и радость сплелись вместе и танцуют румбу. Это, может быть, плохо. Может быть, я плохая. Но в тот момент, когда монстр падает на пол и перестает подавать какие-либо признаки жизни, я счастлива. Я не буду больше бояться ни за себя, ни за своих детей.

Пусть я убила человека. Пусть! Я не жалею. Он сам во всем виноват. Я лишь защищалась. И я не буду мучиться раскаянием, я не буду видеть его во сне. Потому что слишком много зла он принес мне. Слишком много зла он причинил другим. А я не жертва. Никогда ею не была и не буду. Я смогу дать сдачи любому. И вот это, только это, правильно.

Я смотрю на труп и ничего не хочу делать. Приедет Лекс и разберется. Я поймала его маньяка. Причем поймала раз и навсегда.

Моя страшная сказка закончилась.

Дина

Жизнь – странная штука. Чем дольше живу, тем сильнее в этом убеждаюсь. И вроде бы всем понятно, что случилось. И вроде бы правда на моей стороне – я защищалась. Однако по факту гибели Самсонова проводится проверка, меня попросили не покидать Москву. Хорошо, что уголовное дело не возбудили. Назначили генетическую экспертизу – если образцы ДНК Самсонова совпадут с образцами ДНК, изъятыми в день нападения на Лекса, то мне повезло. Я защищалась от нападения серийного убийцы, следовательно, предпринятые мною действия были полностью в рамках необходимой обороны. Если же нет… Но я уверена в стопроцентном совпадении.

Меня и Еленку поселили в служебной квартире следственного комитета. Так, на всякий случай. Не то, чтобы я могла куда-то сбежать на девятом месяце беременности. Но со мной было много проблем, поэтому следственный комитет все еще не может выдохнуть после такого количества трупов. Лекс ищет еще жертвы. Он уверен, что у Самсонова где-то есть безымянное кладбище жертв. Я, с одной стороны, не хочу в это все влезать, а с другой стороны мне все происходящее интересно. Есть какой-то особый кайф в том, чтобы ловить таких, как Самсонов. Чтобы оказаться умнее и быстрее, чтобы одержать верх.

26 апреля принесло новые заботы. Я проснулась во втором часу ночи, встала и пошла в туалет, как вдруг по ногам потекла жидкость. Отошли воды. Пока особой боли не было. Только живот время от времени становился каменным, и ныла промежность. Сумка в роддом у меня была собрана. Я чувствовала страх перед болью, но она была неизбежной. Просто мой сын решил появиться на свет. Я очень хочу увидеть тебя, житель моего живота. Какой ты? И каким станешь?

Но поразмышлять мне не дала Еленка, которая проснулась и, увидев меня в коридоре в мокрой ночнушке, просто вызвала скорую.

Еще и подбодрила в дорогу:

– Давай, давай, рожай уже мне братика. Хочу посмотреть, какой он.

А когда я хотела спросить, как же она, то и тут она меня успокоила:

– Сейчас дядя Лешечка приедет, так что не бойся, не унесет меня никакой бабайка.

Приехала скорая, мне помогли дойти до машины, а потом повезли в роддом. Когда я добралась до приемного покоя, там быстро оформили документы, загнали на кресло, что при начавшихся схватках было похоже на подвиг. Потом сделали клизму и отправили меня в предродовую палату. Боли при схватках усилились, время между ними сократилось. На что похожи роды? Для меня – на нахождение в каком-то безвременном пространстве, где есть только боль и больше ничего. В предродовой было еще две женщины. Но в таком состоянии ни до кого никакого дела тебе нет. И терпеть сил тоже нет. Единственное, что ты никак не можешь повлиять на то, что происходит. Остается только смириться. И ждать, когда же это закончится. Акушерка сказала, что лежать все время нельзя, нужно ходить. И я ходила, так как так правда становилось легче, а во время схваток хваталась руками за спинку кровати. Сама не замечала, как стискиваю руки, а ногти впиваются в ладони. Сказать, что рожать это больно, значит не сказать ничего. Время от времени подходил врач – здоровый рыжеволосый мужик, который проверял раскрытие матки. А я терпела и про себя материла Давлатова, который где-то там в своем идеальном мире, а я здесь рожаю его сына. Сначала я старалась не кричать, потом стала подвывать, а затем, уже не особо стесняясь, и орать в голос. Я думала, что эта боль никогда не закончится.