— Не все! — громко крикнула Катя. — Детям останутся их игрушки. А людям пирамида. Сюда будут приезжать мои родители и будут тут гулять. А я буду кататься на верблюде!..

— Ты смеешь дерзить мне? — страшно кричал Хеопс, ползая по комнате кругами. Он явно что-то искал. — Ты думаешь, я не знаю, как расправиться с теми, кто посмел украсть у фараона его мечту?

— Отдай ему его мечту, — приказала трубе Черная Рука. Та что-то поискала внутри себя и презрительно плюнула в фараона его золотой фигуркой.

— Пора делать ноги! — невозмутимо сказала Черная Рука и опять отдала приказ на своем незнакомом языке.

Черная труба еще сильнее зашумела и начала страшно засасывать воздух. Когда поток воздуха дошел до свиста, она накрыла Сашу, который немедленно исчез в ее черной утробе.

Вслед за ним в дырке трубы мелькнули ноги Кати.

Последней в трубу впрыгнула Черная Рука.

Черная труба оглянулась по сторонам, проверяя, все ли эвакуированы.

— Не оставляйте меня, я больше не буду! — вдруг раздался дикий крик фараона.

Труба замерла. Она медленно повернула свое черное бездонное отверстие в его сторону.

Хеопс медленно приближался к ней, что-то пряча за спиной.

— Ты мне сейчас все отдашь, Черная Рука, — шептал он сам себе как в безумии. — Я великий фараон, а ты только жалкая перчатка… У меня тысячи рабов, а у тебя только пять твоих жалких пальцев… И на твоих пальцах нет таких огромных бриллиантов, как на моих… Ты мне сейчас все отдашь!..

Он медленно вывел руку из-за спины. В ней оказалась большая острая лопата.

— Я бы хотел закончить мою экскурсию, — злобно захохотал Хеопс. — Это лопата, ею рабы строят пирамиду, а фараоны возвращают свою собственность… Отдай мои игрушки, или я тебя закопаю!.. — внезапно завопил он и бросился на трубу.

Однако та была наготове. В секунду она резко изогнулась и проглотила сама себя.

Фараон с воем пролетел мимо места, где она только что стояла, и, споткнувшись, рухнул на пол.

Комната окончательно опустела.

В ней остался только сын Солнца, который сжимал в руках свою золотую куклу, смотрел на догорающие факелы и выкрикивал древнеегипетские проклятия.

Но его крики были чуть слышны.

А потом все стихло и погрузилось во тьму.

На много, много веков.

Было очень тихо.

Катя сидела с закрытыми глазами.

«Интересно, а сейчас я где? — подумала она. — Может, раскрыть глаза? А вдруг опять будет страшно?»

Сердце у нее снова колотилось.

Катя приоткрыла один глаз, а потом раскрыла оба.

Она сидела на веранде.

Саша водил пожарную машину по дивану.

Кошка Гера вылизывала хвост.

В своей паутине сидел паук и, так же злобно вытаращив глаза, ждал добычу.

Более того, перед Катей стоял стаканчик с нерастаявшим мороженым.

Все было как всегда и Катя, посмотрев на мороженое, вдруг с ужасом подумала, что все, что с ней сегодня происходило, просто приснилось. Не было ни Хеопса, ни пирамиды, ни Нефертити.

Но главное — не было Черной Руки.

— Мы предупреждали Хеопса, что он плохо кончит. Так и вышло, — внезапно раздался знакомый голос, и Катя даже подпрыгнула от счастья.

Черная Рука была тут, на веранде. Она сидела чуть сбоку, в кресле, держа и перелистывая какую-то толстую книгу.

— «История Древнего Египта», издание четвертое, исправленное и дополненное, — пояснила перчатка. — Это хорошо, что дополненное. Поищем нужную страничку.

Она полистала фолиант и удовлетворенно хмыкнула.

— Так и есть. Читаю. «Когда археологи вошли в пирамиду Хеопса, то обнаружили, что фараон так никогда в своей гробнице и не был похоронен, и где он — неизвестно». Ну, мы то знаем, где он.

Черная Рука как-то очень серьезно взглянула на Катю.

— Поздравляю, мы вместе изменили историю.

— А мне его жалко, — печально сказала Катя. — Он так старался, строил свою пирамиду, так хотел быть мумией. А я его обманула про проспект Хеопса. Это несправедливо.

— Он был глупый, — возразил Саша, не отвлекаясь от пожарной машины. — У него даже колеса не было.

— Наш пожарник прав, — подтвердила Черная Рука. — Чего хотел Хеопс? Он хотел на века остаться в пирамиде, и он в ней остался. Только не в своей усыпальнице, а, в соседней пустой комнате, где его никто никогда не найдет. И, кстати, не украдет его золотую фигурку. Он может нам сказать спасибо, ведь за века пирамиду не раз грабили всякие воришки. Но правда в том, что пирамида ему нужна была исключительно для его собственной вечной славы. Он говорил, что он как Солнце. Но Солнце дает жизнь, а фараон сеял смерть.

Черная Рука перевернула страницу, рассматривая рисунки, и продолжила:

— Есть человек, и есть память о нем. Мы с вами наказали плохого человека, а с памятью о нем рас правилась сама история. Вот что написал древнегреческий историк Геродот, который посетил Египет почти три тысячи лет назад и видел пирамиды:

«Цари Хуфу и Хафра, воздвигшие самые большие пирамиды, были и после смерти ненавистны народу. Рассказывали, что народ, доведенный до отчаяния непосильным трудом, поборами, голодом и нищетой, восстал и разорил гробницы этих двух наиболее беспощадных тиранов. Мумии Хуфу и Хафра были выброшены из их великолепных гробниц и растерзаны на куски. Статуи, увековечивавшие память этих жестоких угнетателей, возмущенный народ разбивал везде, где только они встречались. А ненавистные имена Хуфу и Хафра в течение многих столетий были преданы забвению, народ избегал называть их». Кое-что тут Геродот преувеличил, я ему об этом говорил, но в главном он прав.

Перчатка отложила книгу.

— Как видишь, Катя, нельзя рубить головы народу и от него же требовать любви. В истории все по справедливости. Хеопс рубил головы и исчез. Народ строил пирамиду — и она стоит до сих пор, вот уже пять тысяч лет. И почти как новенькая!..

— А что стало с Нефертити? — Катя вдруг вспомнила смелую девочку с большими глазами. — Я бы ее назначила большой древнеегипетской царицей. Она смелая и, по-моему, справедливая. Совсем не такая, как Хеопс.

— Кстати, хорошая мысль, — заметила Черная Рука. — В руководство нужно двигать больше хороших людей.