— Ах молодец! Как здорово! — кричали ему красноармейцы из стоявших рядом составов. — Подходи к нам поближе, сыграй и для нас!

— Иди, иди сынок! — разрешала Феня Моисеевна. — Порадуй наших защитников! Им не сегодня-завтра в бой…

И над шумом станции возносилась к небу прекрасная музыка: Паганини, Чайковский, Моцарт… Все смотрели на худенького двенадцатилетнего мальчика. Только расчёты зенитных орудий, прикрывавших железнодорожные станции, не отвлекались и пристально следили за небом, чтобы успеть отразить очередной воздушный налёт.

Муся закрывал глаза, плавно раскачиваясь в такт отлично отрепетированного Второго концерта, и думал: «Хорошо у меня получается… Жаль, не выступил я на олимпиаде, не выиграл… Но мы выиграем эту проклятую войну! Мы победим!» Он продолжал играть с закрытыми глазами и не мог видеть, что некоторые солдаты плакали…

После опасного путешествия, под протяжный, будто уставший гудок, состав прибыл в пункт назначения. Командированных и эвакуированных встретили и на подводах повезли через степь в саму станицу. Людей размещали в домах станичников. Устраивали на работу на предприятиях и в колхозе, который давал продовольствие фронту.

А Владимир Борисович на следующий же день отправился в военный госпиталь. Война неумолимо накатывалась на весь юг России и Поволжье, и раненых становилось с каждым днём всё больше. Доктор позже возвращался домой, но старался иногда проверить домашнюю работу сына — ведь Муся пошёл в сентябре в пятый класс.

Скоро семья Пинкензонов обустроилась и привыкла к новой военной жизни. Каждый ответственно выполнял свою работу. Феня Моисеевна экономно вела домашнее хозяйство, особенно заботясь об отце, который очень уставал в госпитале. Владимир Борисович делал каждый день несколько сложных операций, спасая жизни солдат и офицеров. Однажды он сказал сыну: «Мы должны победить в этой войне… Фашисты принесли страшное зло. За все долгие годы моей практики никогда не видел столько страданий и горя, сколько увидел за эти месяцы в нашем госпитале… Лучше погибнуть, чем сдаться такому врагу!»

Муся запомнил очень хорошо слова отца. И дал себе слово: бороться с фашистами не на жизнь, а на смерть. Не сдаваться!

Под Новый год школьники стали готовить концерт самодеятельности для раненых красноармейцев в госпитале.

— Я буду читать «Бородино» Лермонтова, — предложила Даша.

— А мы покажем акробатические номера, — решили братья-близнецы Сидоркины. — Ведь не только серьёзные выступления нужны… Надо и порадовать чем-то выздоравливающих.

— Правильно! — поддержала их классный руководитель Ольга Петровна. — Вот Женя может и фокусы показать. Помните, какие сложные и смешные фокусы он нам на прошлый Новый год показывал? Ну, а ты, Муся, пожалуйста, сыграй на скрипке!

Школьники приготовили разнообразную программу и показали концерт в актовом зале госпиталя. Но не все раненые могли покинуть палаты. Многие лежали после операций: забинтованные, в гипсе, не имея возможности передвигаться долгие недели. И тогда Муся стал приходить в госпиталь почти каждый вечер. Он бывал в разных палатах много раз и играл, играл, играл… Теперь он не закрывал глаза. Наоборот — он смотрел в глаза этих страдающих, но мужественных людей и видел, как его музыка помогает им переносить боль и мучения и вселяет в них надежду на выздоровление и силу на новую борьбу с врагом!

В учёбе и труде прошёл почти год. Немецкие армии навалились на Северный Кавказ и быстро продвигались по Кубани. И в августе 1942 года почти без боёв они ворвались на плечах отступающей Красной армии в Усть-Лабинскую. Их передовые части на мотоциклах и танках перерезали железную дорогу и вошли в станицу.

Военный госпиталь только начали эвакуировать. Владимир Борисович в тот день спасал тяжелораненого, но вдруг за дверью операционной послышался топот и — немецкая речь!

Дверь распахнулась, и вошёл германский офицер в сопровождении трёх солдат.

— Прекратить операцию! — прикрикнул он на приличном русском.

— Сейчас нельзя! — ответил хирург. — Это смерть для пациента…

— У нас полно своих раненых. И вам лучше послушаться моего приказа! Кончайте операцию! Ваша фамилия?

Хирург сделал пару шагов в сторону фашиста и еле сдерживая гнев воскликнул:

— Вы погубите пациента…

— Фамилия?! — снова рявкнул офицер.

— Меня зовут Владимир Борисович Пинкензон.

— Ясно… Так вот, доктор… Жизнь этого русского солдата ничего не стоит! А вы, как я понял, еврей, и ваша жизнь стоит ещё меньше! Но вы нам пока нужны. Будете оперировать немецких солдат! А эту операцию закончить сейчас же! Идите и подумайте! Выгоните его отсюда! — приказал он рядовым.

Врача вытолкали из операционной. Он прямо в халате и резиновых перчатках в крови раненого побрёл к дому…

— Что? Что случилось? — ужаснулись Феня Моисеевна и Муся, когда отец в таком виде появился на пороге.

— Немцы в городе. Они погубили раненого у меня на операционном столе… Безумие! Варварство! И они требуют, чтобы я работал на них…

Но вслед за доктором ворвался солдат и, направив на него автомат, скомандовал: «Марш!»

Сын попытался защитить отца, но Владимир Борисович, не теряя мужества, сказал: «Феня, придержи Мусю! Побереги его!.. Если не свидимся, прощайте, мои милые… Но работать на этих извергов я не стану!»

Немцы хозяйничали в Усть-Лабинской и для устрашения устраивали массовые казни. Уже в первые дни оккупации фашисты уничтожили в самой станице более трёхсот жителей и несколько тысяч человек по области. В приговорах к расстрелу значилось: «Комиссар… Еврей… Партизан…»

Семью доктора Пинкензона, так и не согласившегося сотрудничать с нацистами, вывели к реке Кубань на закате. Уже сотни людей были расстреляны в тот день. А фашисты выстраивали всё новые шеренги осуждённых…

Багровый закат горел над бескрайней кубанской степью, а гордая река несла свои свинцовые воды в Азовское море.

«Пощадите хоть ребёнка!» — попросил доктор палачей. Но ответом ему была фашистская пуля. Вторая сразила его супругу. Но тут вместо детского плача фашисты услышали скрипку! Абрам заиграл «Интернационал», зовущий людей на борьбу!

— Прекратить! — заорал офицер, угрожая Мусе пистолетом. — Прекратить!

Но Муся играл, играл, играл… Выстрелы сразили его, но вместо тишины степь огласилась пением непокорённых пленников: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…» — и новыми автоматными очередями, косившими поющих людей…

А Кубань неумолимо несла свои воды всё дальше и дальше по нашей земле, которую свирепый враг так и не смог захватить. И уже через полгода на другой великой русской реке Волге, у Сталинграда германская армия потерпела сокрушительное поражение. Тяжелейшая битва окончательно изменила ход войны