Ваня стал бандитом. Он бьет, грабит, а может и чего похуже, – она замолчала, в глазах завуча стояли слезы.

– Откуда столько денег? Машина, квартира… Я устала. Я столько раз пыталась помочь ему, вытянуть его… Но он взрослый и должен учиться отвечать за свои дела.

Я не могла дальше это слушать. Моя надежда таяла с каждой последующей секундой нашего разговора.

– Что вы такое говорите?! Его же посадят. Разве вы хотите, чтобы ваш сын испытал те лишения и ужасы, что творятся за решеткой?

Она подняла на меня глаза, словно только что увидела. Теперь ее лицо приобрело привычное высокомерно-равнодушное выражение.

– Я тебя услышала. Ты можешь идти, Алена.

Я все еще не верила ушам.

– Вы не поможете ему?

– Тут только он сам может помочь. Против воли человека нельзя вытянуть его на поверхность. И ты, Алена. Берись за голову. Вместо пагубных отношений с моим сыном езжай в город, поступай в институт, техникум. Учись, получай профессию. Тебе никто не поможет, кроме тебя самой…

Она расплывалась у меня в глазах. Но, несмотря на слезы, мой голос был тверд.

– Наши отношения с Ваней не пагубные. Я люблю его, и он самый лучший, кого я встречала. Ваня справедливый и сильный. И никто из нас не виноват, что в нашем мире выжить сложно, если ты не такой, как он. Может, поэтому Ваня выбрал такой путь? Потому что иного пути не видит? Но что бы с ним ни было, я не откажусь от него. И пройду столько бед, сколько выпадет на его долю. И сидеть, сложа руки, как вы, я не буду. Я не знаю, что сделаю, но если я смогу хоть чем-то ему помочь, я буду это делать.

Я развернулась и вышла за дверь. По щекам текли слезы, но я упорно шла вперед.

До участка милиции несколько кварталов. Вчера омоновцы говорили мне, что нужно идти к следователю. И несмотря на то, что друзья Чижа против, чтобы я шла туда, говоря о том, что мент мне точно не поможет, я хотела попробовать. Узнать о Ване, объяснить, зачем он это сделал. Я напишу на отчима заявление за домогательства, тем более все синяки на месте. Я верю, что смогу его вытянуть, ведь он действовал, защищая меня. И не должно так быть, чтобы из-за такой скотины, как мой отчим, сел такой, как Чиж.

* * *

Мужчина в милицейской форме смотрел на меня так, что казалось, будто я приперлась сюда голая. Такой жадный и голодный взгляд – на секунду даже возникло желание сбежать отсюда. Снова пришлось вспомнить, зачем именно я здесь.

– Второй этаж, следователь Морозов Алексей Николаевич.

Поблагодарив за информацию, поспешила пройти к лестнице. Вестибюль первого этажа был полон ментов и это не то место, где стоит быть девчонке.

Набрав побольше воздуха в грудь, постучала в дверь.

– Войдите, – раздалось грубое по ту сторону.

Кабинет был закурен так, что стоило мне войти, глаза стало резать. Понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к этому дыму и увидеть лицо мужчины: наглый, с высокомерным взглядом, он сделал мне знак присаживаться на рядом стоящий стул. Обратила внимание то, насколько вальяжна была его поза. Еще не перебросившись с ним и парой фраз, я уже поняла, что мужчина этот крайне скользкий.

– Ну и, ты будешь молчать? – усмехнулся он, когда молчание затянулось.

– Меня зовут Алена Королева, я девушка Чижова Ивана. Это из-за меня его арестовали.

Как только с моих губ слетело имя Вани, взгляд следователя из ленивого и откровенно скучающего превратился в цепкий, сосредоточенный.

– О,– протянул, прищуренно глядя на меня. – Девушка Чижова, говоришь? Ну и чего тебе надо?

Прочистив горло, я постаралась собрать мысли в кучу.

– Выходит так, что он избил моего отчима… Но в этом моя вина. Отчим на протяжении долгого времени домогался меня, и в тот вечер было также. Я пришла домой собрать вещи, а он вернулся пьяный. Набросился на меня, стал рвать на мне одежду, ударил. И Ваня просто пытался спасти меня…

Морозов усмехнулся.

– Ага, то есть Чижов пытался спасти тебя… Интересно… А почему же ты раньше не пришла и не написала заявление?

– Я боялась. Вы отпустите его, а он озвереет и убьет меня…

Глаза мужчины зло сузились.

– То есть ты считаешь, что милиция плохо работает.

– Нет, я так не считаю.

Морозов открыл какую-то папку, пролистал в ней несколько документов. Взяв с края стола пачку сигарет, закурил.

– Короче так, хахаля твоего не спасти, даже если ты каким-то образом уговоришь отчима забрать заяву. На нем два ограбления, тяжкие телесные и еще куча всего. Загремит твой ненаглядный на зону лет эдак на пятнадцать. Мой тебе совет, сваливала бы ты от него. Ждать придется долго… намного дольше, чем ты думаешь, – он неспешно курил, вырисовывая мне эти перспективы ровным тоном.

– Чиж многим перешел дорогу, поэтому на зоне не протянет и пары дней. В пресс-хате заточку словит или просто ночью во время сна, а может до этого еще и девственности лишится… ты же знаешь, как на зоне любят такие дела…

От его слов стало не по себе. На глаза выступили слезы.

– Пожалуйста, ну ведь есть какой-то способ? Он же молодой парень, ну не такой он негодяй, как вы говорите. В тюрьме, такие как мой отчим, должны быть… а вы – невиновного человека…

Мужчина нахмурился.

– Ты бы рот прикрыла, как бы ничего лишнего не ляпнула, – рыкнул недовольно.

– Ну пожалуйста… – взмолилась я, до конца не понимая, чего прошу у него.

Морозов затянулся сигаретой, задумчиво глядя на меня.

– Все, говоришь, сделаешь? – вдруг спросил задумчиво.

Я закивала часто, смахивая с глаз слезы.

Он сделал знак рукой.

– Ну-ка встань.

– Что?

– Глухая, что ли? Я говорю, встань!

Вздрогнув от внезапного крика, я поднялась со стула. Поправила юбку.

Мужчина окинул меня прищуренным взглядом.

– Покрутись.

Не понимая, чего он хочет, сделала круг.

– А ниче такая, у Чижа хороший вкус, – усмехнулся и поднялся из-за стола. Подошел ко мне вплотную. Я замерла, боясь даже вдохнуть. Хотелось убежать. Но какая-то неведомая сила заставляла меня оставаться на месте.

– Короче так, в последний раз я могу спустить Чижу его грехи… Ну как спустить, сейчас выкину заяву твоего папаши и сделаю вид, что про остальные его дела немного забыл.

– Правда? Вы сделаете?

Его голодный взгляд прошелся по моей фигуре. Мент схватил меня за руку, притягивая к себе. Я напряглась, вжалась вся. А он наклонился к моему уху и прошептал.