Инната с сомнением пожала плечиками. Она вообще с первой же секунды косилась на меня как-то странно. Если все смотрели на стоящую перед ними темную как на дохлую и порядком разложившуюся змею, то девица взирала на меня так, будто не сомневалась, что упомянутая змея не только не мертва, но даже и ядовита, и только дожидается, когда к ней подойдут, чтобы нанести молниеносный и, несомненно, смертельный удар.

— Отлично, — спесиво пропело белокурое эльфийское сопровождение, капризно надувая тонкие, красиво очерченные губы. — Учти: опаздывать у нас не принято!

— Учту, — пообещала я, с любопытством покосившись на это бесполое чудо. Голос был поставлен замечательно, таким только оперные арии петь. Другое дело, что ситуации он не прояснил и с равным успехом мог принадлежать как слегка охрипшей девице, так и слишком тонкоголосому парню. — Не сомневайтесь, всю ночь на узлах во дворе просижу, дабы ни секунды не заставить вас ждать.

— Ой, да ты, похоже, изволишь шутить? — вопросительно приподняла выщипанные в одну линию бровушки Инната. — Не думала, что у темных есть чувство юмора…

— Есть, — охотно подтвердила я. — Такое же темное, как мы сами.

— Дивена! — предупреждающе рявкнул Мастер. А что я? Они первые начали!

— Они первые начали! — вслух повторила я, кивнув на светлых.

Мастер покраснел, вернее, просто налился алым гневным колером, как спелый помидор, и даже слегка раздулся от злости.

— Не смей ругаться с делегацией! — гаркнул он так, что затряслась огромная многосвечковая люстра под потолком. — Еще одно высказывание в подобном духе, и я не посмотрю, что ты уже искусница — хворостиной поучу уважению к старшим!

Ученички Шерринара разразились ехидным хихиканьем. Ой, можно подумать, вас никогда не порют! Ишь, радуются беде ближнего своего. А еще светлые называется! Нет бы, в соответствии со своим статусом, заступиться, пожалеть, защитить… Или человеколюбивые порывы наших светленьких чистоплюев на темных исчадий зла не распространяются?

От неумеренного (я бы даже сказала, недостойного светлых) ехидного веселья делегации и гневных воплей Мастера меня спас верный Тройдэн. Он попросту подлетел к нашей разношерстной компании и за руку выдернул меня из общества светлых, крикнув своему отцу: «Мы танцевать!» Делегация распахнула рты и синхронно вывалила глаза из орбит. Потом эльфо все же опомнилось и надрывно, на одной ноте пропело:

— Завтра в семь!

— Сами не опоздайте! — насмешливо отозвалась я. Мастер издали украдкой погрозил мне кулаком и с непередаваемой торжественностью и пиететом повел делегацию светлых к столам с закусками. Чтоб вам всем подавиться!

— Как ты? — участливо поинтересовался приятель, склоняясь к моему уху.

— Уйдем отсюда! взмолилась я, понимая, что вот-вот начну банально плакать, как расстроенный и обиженный на весь мир ребенок.

— Пойдем-пойдем! — заботливо согласился Трой, поняв, в каком я состоянии.

— Пошли на наше любимое место.

Я кивнула. Аррин уже снял вахту с дверей, так что мы беспрепятственно вышли из зала, пересекли несколько коридоров и начали подниматься по узкой винтовой лестнице, ведущей на крышу астрономической башни. Ею почти никто не пользуется — лет пятьдесят назад школяров еще учили наблюдению за движением небесных светил, но сейчас считается, что искусникам вовсе ни к чему пялиться в небо. Им и на земле забот хватает. А башня осталась не у дел. Во время последней войны светлые войска слегка изменили ее форму — мощными боевыми заклинаниями пробили здоровущую дыру в стене, обрушили пару ступенек лестницы и почти начисто снесли парапет, огораживавший верхнюю площадку. Сии архитектурные преобразования также не способствовали популярности уроков астрономии, и искусники-преподаватели окончательно махнули на башню рукой. Школяры тоже не слишком жаловали сие славное сооружение, и оно почти всегда пустовало, при необходимости представляя собой удобный плацдарм для тайных заговоров и простых бесед. Раньше разрушения, отпугивающие других учеников, мне даже правились, теперь же я понимала, отчего вроде бы такое удобное для романтических свиданий место не пользуется большой популярностью. Одно дело перескакивать через провалившиеся ступеньки в удобных штанах и сапогах на низком каблуке, и совсем другое — проклиная все, тащиться по осыпающейся лестнице в длинном платье и на шпильках, том наряде, в котором ежедневно щеголяет большинство богатых школярок.

Закат догорел, и с востока на небо уже постепенно наползала ночная тьма, вкрадчиво подмигивая еще неяркими жемчужинами звезд. Тоненький серпик месяца с удивленным любопытством взирал на две человеческие фигуры, рискованно забравшиеся на самый верх полуразрушенной башни. Ночному светилу было непонятно, что эти двое забыли на открытой всем ветрам площадке, когда там, внизу, льется вино, звучит музыка и полным ходом идет слегка нервное веселье.

Тройдэн снял камзол и постелил его на каменные плиты, выбрав местечко почище и поровнее. Мы уселись рядышком, бездумно глядя на постепенно темнеющий бархат небес. Проклятое платье топорщилось, развевая подолом; пришлось отказаться от излюбленной мною небрежной позы для сидения на полу и устроиться, чинно обхватив колени руками.

— Как тебе светлая делегация? — наконец нарушил философское молчание Тройдэн,

— Кошмарно, — вздохнула я, начиная выдирать из волос вуаль. Получалось не очень, но я была полна решимости избавиться от так раздражающего меня предмета туалета — под легкими вздохами ночного ветерка он противно мельтешил и трепетал перед лицом, так и норовя краем попасть в рот. — У меня возникло жуткое подозрение, что к Сэлленэру мы прибудем не в полном составе. По дороге кто-нибудь кого-нибудь обязательно сожрет — или я одного из них, или они всем кагалом меня,

— Не ешь светлых — желудок себе испортишь, — счел своим долгом предупредить заботливый Трой. — К тому же они вредны для фигуры. Кроме того… Ты уверена, что светлые едят темных искусниц?

— Нет. Но для меня они наверняка сделают исключение. Просто ради того, чтобы уменьшить количество зла в этом мире. И пусть им самим после этого будет хуже, зато всех окружающих облагодетельствуют; это ж светлые, их хлебом не корми — дай своим ближним помочь. Зачастую против желания самих ближних. Заодно и душу мою спасут, если, конечно, еще не поздно.

Мы помолчали немного, глядя на звезды и думая каждый своем. Вуаль сдалась, я выдернула ее с прицепленной к ней заколкой и, кажется, с половиной волос и теперь бесцельно комкала тонкую тряпицу в руках, время от времени напарываясь ладонью на острые грани шпилькообразного механизма крепления к прическе.

Одуряюще пахло жимолостью из школьного сада; тихо стрекотали сверчки, один раз мимо нас пролетел здоровущий ночной мотылек — стремительный черный мазок на серо-синем фоне спокойного ночного неба. Я торопливо щелкнула пальцами. С них потек, мягко переливаясь, теплый янтарный свет, и начал капать в подставленную чашечкой ладонь другой руки. Мотылек, привлеченный тихой вспышкой, с деловитым гудением закружился рядом, но, поняв, что ему здесь ничего не обломится, возмущенно взвился куда-то к луне, видимо решив, что уж ночное-то светило не будет дразниться, да и сияет оно по собственному почину, а не по прихоти какой-то бестолковой искусницы. Я невольно вздохнула, провожая крылатого гостя безрадостным взглядом. Интересно, а растет ли жимолость в Сэлленэре? Или светленькие предпочитают что-нибудь другое, более патетическое и символичное, вроде лилий, жасмина и белых роз?