Вежливо поблагодарив кёрста Пужона за информацию, мэтр провёл меня к боковому крылечку, и в его руках я увидела связку ключей, не ту, которой запирала дом, а ту самую, которую в своё время я лично передала в руки оценщикам, на которой были ключи от кабинета папаши и от его бюро. Нагнувшись и посмотрев на замок, мэтр Форшер безошибочно выбрал один из ключей и легко открыл дверь.

Прихожая была совсем крошечной и грязноватой, слой пыли указывал на то, что здесь никто не живёт постоянно. Самым неприятным был кисловатый, душный воздух, хранящий запах нечистого тела, едких духов и перегара. Комната, в которую мы вошли, наводила на мысль о дешёвом борделе.

В центре стояла огромная кровать с несвежим бельём и скомканным одеялом. На небольшом столике у окна засохшие остатки ужина на двоих, над которыми назойливо жужжало несколько жирных мух, бордовые атласные портьеры, когда-то дорогие и красивые, были украшены несколькими пятнами и прожжены в двух местах.

В комнате было слишком темно. Я подошла и раздёрнула их, обнажив грязное окно.

Пустые винные бутылки в большом количестве были натыканы по углам и катались по полу. В углу стоял дамский туалетный столик, щедро усыпанный то ли пудрой, то ли пылью, с залапанными флаконами и баночками, на красивую резную ширму наброшен роскошный дамский халат, отороченный порванным кружевом.

Самым непонятным мне предметом было огромное передвижное зеркало на колёсиках, стоящее наискосок от кровати. Через минуту я сообразила, зачем оно нужно. Паззл сложился — сюда папенька водил девок, а в зеркало, в процессе, любовался на себя и своих любовниц. Я покраснела и отвела глаза, он, конечно, не мой отец, но мне всё равно было неловко.

Действия мэтра Форшера поразили меня. До этого момента мне он казался этаким пожилым крючкотвором, а здесь, в этой удушливой атмосфере, он словно помолодел и стал напоминать охотящегося пса. С минуту постояв на пороге комнаты, он пошёл вдоль левой стены, по периметру, тщательно осматривая грязноватые обои и простукивая её тростью.

Сейф нашёлся в изголовье кровати. Так же безошибочно подобрав ключ, мэтр Форшер собрал все бумаги, найденные там, передал мне в руки небольшой мешочек с монетами, взятый с верхней полочки сейфа и, брезгливо оглядев комнату, сказал:

— Поехали, кёрста Эжен. Завтра я займусь вашими делами.

Утром я не трогала детей и дала им возможность выспаться, потому завтракать мы сели довольно поздно, около полудня. Я собиралась вывести их на прогулку и хоть немного осмотреть город. Однако, к концу завтрака в номер постучали.

На пороге стоял подросток лет четырнадцати, крепкий и толстощёкий, одетый в зелёный суконный костюм и такую же зелёную шапку с золотистой кокардой. Через плечо у него висела довольно большая кожаная сумка.

Я невольно вспомнила знаменитые строчки: «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне, с цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он, Ленинградский почтальон». Улыбнулась, глядя на его важное лицо, и дождалась вопроса.

— Кёрста Элен Дюрайн?

— Да.

— Распишитесь.

Мальчишка протянул довольно потрёпанный разлинованный блокнот и слегка обгрызенный карандаш. Я чиркнула какую-то загогулину, надеясь, что это сойдёт за подпись. Мальчишка порылся в сумке и вручил мне небольшой узкий конверт без марок и адреса, зато с восковой печатью.

На конверте каллиграфическим почерком было написано: «Кёрсте Элен Дюрайн, гостиница «Лаундгранд»». Я порылась в кармане и вручила просиявшему почтальону корн. Не знаю, нужно ли было это делать, но мне кажется, что система чаевых существует везде.

В записке мэтр Форшер просил меня навестить его, по возможности, сегодня или завтра, в связи, как он написал: «со вновь открывшимися обстоятельствами дела».

Оставив Эжен на Линка, я отправилась в контору мэтра. Ждать пришлось недолго и, как только очередной посетитель удалился, кёрст принял меня.

— Кёрста Элен, я, признаться, ещё не нашёл времени заняться вашими бумагами, но сегодня утром у меня была посетительница, которая предъявила мне копию завещания вашего отца.

— Посетительница?! Кто она такая и как узнала о вас?

— В газете «Новости Сент-Тирона» есть раздел, где в обязательном порядке перечисляются все наследственные и опекунские дела и имя законника, который ими занимается.

Мэтр помолчал и, как мне показалось, чуть смущённо продолжил:

— Думаю, кёрст Эжен, что эта женщина, трок Брюкон, ну, как бы это сказать… Это приятельница вашего отца.

Стало ясно, что кёрст Форшер говорит о любовнице папашки, но всё ещё не понятно, зачем он меня вызвал. Мэтр устало потёр виски, вздохнул и положил передо мной лист плотной веленевой бумаги, исписанной крупным и чётким почерком.

— Вот, кёрст Элен, завещание вашего отца. Оно находилось в той же папке, что и документы, подтверждающие собственность на дома. Прошу учесть, что второй экземпляр находится у той самой трок Брюкон.

Я пробежала глазами завещание, а потом прочитала второй раз, более внимательно. Краска залила мне лицо. Даже подыхая, папашка ухитрился напакостить своим детям.

Согласно этой бумажке наследниками его имущества являлись всего два человека. Я, как его старшая дочь, и эта самая девка — Брюкон. О младших детях в завещании не было ни слова!

В общем-то, для меня было не важно, кто именно из его детей был бы назван наследником. В любом случае, достаточно взрослой считалась только я. Но этот козлина оставил своей любовнице один из домов!

Если раньше я думала, что, живя в одном доме и продолжая получать арендную плату за второй, я смогу, пусть не шикуя, поднять детей, то своим завещанием папенька обеспечил нам полуголодное существование.

Мэтр Форшер сочувственно посапывал в кресле напротив, наблюдая за моим лицом. Мне кажется, что так же, как и я, он испытывал брезгливость и раздражение.

— Если обратиться в суд…?

Мэтр развёл руками:

— Это ничего не даст, кроме скандала и грязи. Завещание составлено по всем правилам и подписи свидетелей на месте.

Несколько мгновений подумав, я сказала:

— Пусть подавится! Кёрст Форшер, сейчас я пойду к детям, а вы, пожалуйста, известите меня, когда будут готовы документы и освободится наш дом, жить в гостинице с нашими доходами — слишком дорого.

Возможно, мэтр ждал от меня какой-то более эмоциональной реакции, может быть — слёз, а может даже и истерики. Однако, в этот раз он встал с кресла и, придерживая под локоть, лично проводил меня до дверей кабинета, приговаривая:

— Вы удивительно сильная девушка, кёрста Элен! Я постараюсь закончить ваше дело в максимально короткие сроки! Сегодня же вечером я посещу кёрсту Эгреж и получу её отказ от опеки. Обещаю!